Алескендер Рамазанов - Трагедия в ущелье Шаеста

После первой итоговой проверки Мадьяру присвоили воинское звание «сержант» и перевели в роту, сформированную из нового призыва. Была такая линия в борьбе с «дедовщиной» – устраивать подразделения из призывников одного срока службы, кроме сержантов, разумеется. И опять Мадьяр не ощутил вначале, как дрогнуло колесо Судьбы.

В новой роте командир был из вчерашних взводных. Явно от неуверенности начал с самоутверждения, замешанного на жестокости. На беду, еще в его жилах кипела кровь армяно-азербайджанской семьи из Баку, адская смесь! Впрочем, откуда это было знать Мадьяру, ведь чеченцы, среди которых он вырос, не сочетались кровными узами с армянами, да и не придавал он особого значения национальным особенностям, справедливо считая, что есть такая счастливая общность духа – «советский человек».

Расслабился Мадьяр! Позволил себе выразить недоумение самодурством командира. И получил «особый статус» – все придирки к нему. Тут бы насторожиться, но Мадьяр тогда еще не читал Макиавелли и моментов, когда нельзя затмевать солнце, не чувствовал. Да вот, к примеру, эпизод явного смущения начальства своим разумением.

В ходе учения рота Мадьяра должна была обозначить силы батальона и задержать мотострелковый полк, заняв оборону на берегу реки. Однако окопаться на предписанном участке не удалось: на глубине штыка проступала вода, и даже если ячейку удавалось углубить, она превращалась в лужу с оплывшими краями. Конечно, беда в армии – не беда, а нормальное состояние, лишь бы был рядом отец-командир! Но, увы!

У командира роты случился день рождения, и, отдав с утра «цу» (ценные указания. – Прим. авт .), он с замполитом и командирами взводов погрузился в «Чайку» (командно-штабную машину. – Прим. авт .) и вылезать не собирался, пока не допьется ящик водки. Все попытки командиров отделений «доложить обстановку» награждались изощренными ругательствами из бронированного чрева и предложениями передислоцироваться в область мужских и женских гениталий. Обидно, даже люк не открывали! И тут Мадьяр натурально оборзел. От имени командира роты перенес линию обороны на возвышенность, организовал систему огня, устроил пункты обогрева.

Когда же за «обстановкой» прибежал посыльный из штаба батальона, взводный приоткрыл люк и бросил Мадьяру планшет: «Набросай наши позиции и отошли комбату».

С картами Мадьяр работать умел, «шрифтом писал», за что и ценили его в канцелярии батальона. Естественно, он нанес изменения обстановки. Так появилась на рабочей карте командира незапланированная высотка, ну и все другое. И еще он, не задумываясь, подписал карту от имени ротного.

К утру обозначился на противоположном берегу «противник». Мадьяр вначале напрягся, но потом испытал первые сомнения в боеготовности советской армии, не говоря уже о боеспособности. Мотострелки форсировали реку с ходу. И это было зрелище! Бронетранспортеры садились по бойницы в топкий прибрежный грунт, а кто выбрался, был плавно развернут течением и уплыл вниз по реке. Три машины, добравшиеся до рубежа десантников, не смогли выбраться на крутой берег и предательски медленно погружались в ледяную воду. «Мазута» (мотострелки. – Прим. авт .) выскакивала через верхние люки и бежала к кострам условного противника.

Надо было отдать должное командиру полка – он приказал навести понтонный мост. Однако громоздкие железные плоты стыковаться не желали и отплывали по течению…

Десантники в это время угощали «пленных» сухим пайком, подогретым на кострах. Так и не наладив переправу, «противник» выбросил в тылу десант «посадочным способом». Вот тут и случился главный облом!

Благодаря позициям на высотке атакующих встретили морем огня. Посредник только руками замахал: чтобы осторожнее палили холостыми да не метали взрывпакеты под ноги нападающим. Впрочем, к вечеру высотку проутюжили тремя заходами штурмовики, и посредники объявили, что десантники «уничтожены».

Этот момент украсился явлением из штабной машины еще «плохих с бодуна» офицеров. Роту построили, комбат поблагодарил личный состав за отлично выполненную боевую задачу. На подведении итогов учения действия роты назвали образцовыми. Командира роты осыпали благодарностями. И соответственно усилилась ненависть бухаря-капитана к выскочке-сержанту. Как ни крути, офицер понимал, что начальству следовало бы ему, по правде, выписать орден «Св. Ебукентия» первой степени с закруткой на спине.

Пора уже по законам жанра и судьбы появиться женщине. А коль речь об армии, то это обязательно должна быть жена командира. И вот она – жена командира роты, красавица и умница, добрая душа и военный врач. А насколько романтична история, судите сами.

Мадьяр твердо решил стать офицером. Командование в лице замполита бригады такое решение одобрило, поскольку ценило активное участие сержанта в оформлении клуба и выпуске стенных газет. В принципе после того, как Мадьяру дали неделю на медкомиссию в гарнизонном госпитале, можно было считать себя курсантом. В те годы кандидаты из армии в период вступительных экзаменов отчислялись из числа абитуриентов только по причине крайне изощренных безобразий.

Однако гарнизонный военный госпиталь совсем неожиданно для Мадьяра явил худшие черты городских поликлиник. Недели не хватило для окончательного решения медиков по той причине, что их просто не было в нужном ассортименте на службе. И тут Мадьяр замечает в госпитальном коридоре жену ротного командира…

Мило улыбнувшись комплиментам в адрес военных талантов своего мужа, она взяла медицинскую карту, и через час Мадьяр стал обладателем права на очередь за маршальским жезлом! В восторге, от чистейшего военно-юношеского сердца, он вручает ангелу в белом халате коробку конфет, купленную на последние дойчмарки в госпитальном буфете.

И вот остается сущая формальность – подпись командира роты на рапорте. А командир сидел в канцелярии с багрово-сизым лицом. Но не только от шнапса! Прибив рапорт волосатым кулаком, он процедил: «Не допущу, чтобы в армии появился еще один х…евый офицер!» Потом было сказано много неприличных слов по поводу критического осмысления Мадьяром методов боевой подготовки, а также в адрес собственной жены, и обещание разобраться с ее поведением. Последнее удручило Мадьяра, но не повергло в прах, поскольку в порядочности капитанской жены он не сомневался, а главное, понимал – рапорт командир все одно подпишет, дело ведь почти политическое! И не отказал себе в удовольствии вслух констатировать этот факт. Странно, но офицер, будто излив весь гнев, вдруг согласно кивнул и произнес туманно-тревожную фразу: «Да, бумажку эту я подпишу, но хрен ты куда поедешь!»