Дальневосточные путешествия и приключения. Выпуск 11

Делаем первый привал. Воробьев развертывает рацию (все наши привалы приурочены к сроку выхода на связь). Ключ радиста отстукивает: «У нас все нормально». Пьем чай из растопленного на примусе льда. И снова в путь.

Торосы все выше. Помогаем собакам перебраться через ледовые барьеры, перетаскиваем нарты. Море сейчас совсем не похоже на ровное белое поле, как это казалось с берега. Нагромождения льдин напоминают то сказочный замок, то сверкающую под солнцем крепость. Особенно красивы кубы прозрачного льда, словно подсвеченные изнутри голубыми лампами...

Вечером снова выходим на связь. Устраиваем лагерь. Под прикрытием торосов ставим палатку. Наш туристский опыт на Чукотке оказывается бесполезным. Попробуйте вколотить колышки в твердый, как камень, лед. Выход нашли: откололи от торосов крупные куски льда и закрепили веревки за них. Настелили на дно палатки оленьи шкуры. Переоделись в меховую одежду, на ноги — торбаса, внутрь которых вставлены меховые носки — чижи. В этой традиционной чукотской одежде можно спать даже на снегу — не замерзнешь. А вот работать трудно — чувствуешь себя, как в парилке, особенно когда бежишь за нартами. Поэтому наша дневная одежда — ватные комбинезоны и высокие резиновые сапоги.

Начинается кормежка собак. У каждого из наших каюров — своя манера. В упряжке Семена Чайвуна — громадные лохматые псы. Они сидят в ряд, Семен по очереди бросает им куски квашеного моржового мяса (копальхена), псы ловят его в воздухе и тут же проглатывают.

А у дяди Миши Иленинтына собачки поменьше и... подомашнее, что ли? Окружили его тесным полукругом, берут мясо из рук.

У Кима Михайловича Росгытагина и Юры Вукувунентына собаки яростно лают друг на друга. В упряжках много молодых, не привыкших еще к дисциплине.

Но вот собаки накормлены, улеглись на снегу. Настал наш черед поужинать. Неизменный крепкий чай, консервы Каюры угощают нас нерпичьим мясом и еще одним деликатесом — «прэрэм», это мелко накрошенное мясо с жиром, «чукотская халва», как шутят наши каюры. Вкусная, калорийная еда быстро восстанавливает силы. А они нам завтра понадобятся — дорога все труднее.

После ужина тянет в сон, но каюры наши спать не собираются. Недалеко от нашего лагеря — большая полынья, чуть прикрытая тонким ледком. Юра Вукувунентын уходит на ту сторону, Ким Михайлович швыряет ему закидушку. Семен, держась за веревку, переплывает полынью на резиновой лодке, разбивая хрупкое ледяное покрытие.

Старики объясняют нам — ночью нерпа может выплыть — воздухом подышать. Семен с Юрой усаживаются за торос, карабин и закидушка, — наготове.

Остальные каюры укладываются прямо на нарты. В меховой одежде тепло. И в любую минуту — охота ли, опасность — стоит только выдернуть остол, и упряжка готова двигаться.

Мы уходим в палатку, пожелав охотникам в засаде удачи. Но тоже не спится.

Вот и сбылась наша мечта — мы в Чукотском море. Над нашей палаткой дует тот же ветер, что и над лагерем челюскинцев. Они тоже жили в палатках, только женщины и дети в бараке (да еще плотники, построившие этот барак из выловленных в полынье досок и бревен). И барак, и палатки для тепла были завалены снегом. Люди жили на льду и работали: кололи лед для питья, расчищали площадку для самолета, читали книги. Не сдавались!

И за белесой снежной пеленой, за темной полярной ночью виделись им огни далеких городов, в которых родные, друзья, знакомые и незнакомые люди думают о них, верят в их спасение... «Родина слышит, Родина знает...» Песня родилась позже, суть была верна и тогда. В записных книжках у нас — цитаты из газетных публикаций 34-го года. Вот лишь одна; «Можно завидовать стране, имеющей таких героев, и можно завидовать героям, имеющим такую родину». Это отрывок из письма датского моряка Шамкинга, который в 1923 году потерпел с товарищами крушение у берегов Аляски, но помощи не дождался, выжил чудом.

Каждый из нас, участников экспедиции, много ездил по Дальнему Востоку, и в тайге приходилось бывать, и на отдаленных от жилья метеостанциях. И нигде не было чувства оторванности от большого мира страны. Везде, в самом дальнем уголке, куда газет по полгода не привозят, видели мы интерес к общим делам, напряженное внимание, когда по радио передают последние известия. И еще — всюду мы видели доброжелательность, товарищество людей. И здесь, на Чукотке, — особенно.

Вот наши каюры — и старики Омальтын и Анкарахтын, дядя Миша, Ким Михайлович и Юра, и самый молодой — Семен Чайвун — они родились и выросли здесь, в Ванкареме, и знают в совершенстве свою работу, зимой капканы на песцов, охота на нерп, летом моржовый промысел (все они — охотники отделения колхоза «Полярный»), вековая мудрость северян сегодня хранится ими, а завтра эстафету примут дети из «челюскинской» школы. И мы — радист с обсерватории, мечтающий поработать в Антарктиде, великолепно разбирающийся в сложнейшей современной аппаратуре, и два журналиста. И вот мы все вместе на льду Чукотского моря, мы дружны, и жизнь одна, где бы ты ни был — в Ванкареме, на мысе Шмидта или в Хабаровске: старайся делать свое дело хорошо и честно, не жди, пока другой подставит плечо под зависшие на торосе нарты, дели свой кусок мяса на всех, сначала накорми собак, а потом поешь сам, не ной и не жалуйся, а иди вперед. Дорогу осилит идущий! И еще — держи свое сердце открытым для людей.

Наши каюры не читали книг о том, как нужно жить. Но живут они правильно.

...А утром, когда мы вылезли из палатки, увидели — прямо у входа прошла трещина. Пока увязывали нарты, кипятили чай, трещина стала шире. Каюры спешат: справа у нас полынья, слева трещина. Может оторвать. Многие из них бывали в таких передрягах — и гораздо ближе к берегу. Тогда на помощь приходили вертолетчики.

И снова продираются упряжки между торосами, снова мокрые от пота выталкиваем мы нарты из снежных ям, втаскиваем на ледяные хребты. И вот — тупик. Сплошные гряды вздыбленных льдин, не обойти, не пробиться. Мы влезли на вершину белого хребта и увидели — дальше идут широкие разводья. В центре Чукотского моря началась подвижка льдов.

Мы не говорили нашим каюрам о том, что хотели — кроме дани памяти челюскинцам — проверить вариант: можно ли было дойти до лагеря Шмидта на собаках? В теплой квартире, при свете зеленой лампы, думалось: что такое 150 километров на хорошей упряжке?! Теперь знаем — по тундре это легко. По морю... Вот перед нами наглядный ответ — торосы и разводья до горизонта.

На высоком торосе мы установили вымпел. Разожгли маленький костер памяти. Постояли. Помолчали.

Дорога домой кажется легче и ближе. Собаки забыли про усталость. И даже когда проваливаются в трещины, не теряются — лишь вытащим их на лед, отряхиваются, разбрызгивая ледяшки, выкусывают ледяные занозы из лап, и снова готовы к бегу.