Письма женщин к Пушкину

Знаете, за что я хотел побранить вас? нет? испор­ченная девица, без чувства и без... и т. д. А ваши обещания? сдержали вы их? Пусть — не стану больше говорить о них и прощаю вас, тем более что и сам об этом вспомнил лишь после вашего отъезда. Странно, где же у меня тогда была голова? После сего поговорим о другом.

Все Тригорское поет: Не мила ей прелесть ночи, а у меня от этого сердце ноет; вчера мы с Алексеем [8] Алексей Вульф, брат Анны Николаевны говорили подряд четыре часа. Никогда еще не было у нас такого продолжительного разговора. Угадайте, что нас вдруг так сблизило? Скука? Сродство чувст­ва? Ничего не знаю: каждую ночь гуляю я по своему саду и говорю себе: она была здесь; камень, о который она споткнулась, лежит на моем столе подле ветки увядшего гелиотропа. Пишу много стихов, — все это, если хотите, очень похоже на любовь, но клянусь вам, что о ней и помину нет.

Если бы я был влюблен, то в воскресенье со мною сделались бы конвульсии от бешенства и ревности; а мне было только досадно. Однако мысль, что я ничего для нее не значу, что, пробудив и заняв ее воображение, я только потешил ее любопытство; что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает ее ни рассеяннее среди ее триумфов, ни мрачнее в дни грусти; что прекрасные глаза ее остановятся на каком-нибудь рижском франте с тем же раздирающим сердце и сладострастным выражени­ем, — нет, эта мысль для меня невыносима; скажите ей, что я умру от этого; нет, не говорите, а то это очарова­тельное создание насмеется надо мною. Но скажите ей, что уж если в ее сердце нет для меня тайной нежности, если нет в нем таинственного, меланхолического ко мне влечения, то я презираю ее, понимаете ли? Да, презираю, несмотря на все удивление, которое должно возбудить в ней это столь новое для нее чувство.

До свидания, баронесса, примите выражение уваже­ния от вашего прозаического обожателя.

21 июля. Р. S. Пришлите мне рецепт, который вы мне обещали. Я наделал столько глупостей, что сил нет. Проклятый приезд, проклятый отъезд.

А. Н. Вульф — А. С. Пушкину

Начало марта 1826 г. Малинники

Вы теперь уж давно в Михайловском — вот все, что я знаю, наверное, о вас. Я долго колебалась, написать ли вам до получения от вас письма; но так как размыш­ления никогда меня ни к чему не приводят, я уступила желанию написать вам. Но с чего мне начать и что вам сказать? Я боюсь и не могу дать воли моему перу; боже, почему я не уехала раньше, почему — но нет, мои сожаления ни к чему — они будут лишь торжеством для вашего тщеславия; весьма возможно, что вы уже не помните последних дней, которые мы провели вместе. Я жалею, что не написала вам в первые дни моего приезда: мое письмо было бы прелестным, но теперь это для меня невозможно: я могу быть только нежной и думаю, что в конце концов порву это письмо. Знаете ли вы, что я пишу вам письмо и плачу? Меня это компрометирует, я чувствую, но это сильнее меня; я не могу себя преодолеть. Я остаюсь тут почти наверное; моя милая матушка устроила это, не спрашивая моего мнения; она уверяет, что с моей стороны большая непоследовательность не желать теперь оставаться здесь, когда зимой я хотела уехать сюда даже одна! Вы видите, что сами во всем виноваты; должна ли я проклинать или благословлять провидение, пославшее вас на моем пути в Тригорское? Если еще вы будете сердиться на меня за то, что я остаюсь здесь, вы будете тогда прямо чудовищем, слы­шите ли, сударь? Я сделаю все возможное, чтобы не оставаться, даю вам слово, и если мне не удастся, то поверьте, не по моей вине. Не думайте, однако же, что я хочу этого потому, что тут никого у меня нет. Совсем нет: я нашла здесь очень милого кузена, который меня страстно любит и не желает ничего лучшего, чем доказать мне это по вашему способу, если бы я только пожелала. Это не улан, как вы может быть готовы предположить, но гвардейский офицер, очаровательный молодой человек, который мне ни с кем не изменяет; слышите? Он не может перенести мысли, что я столько времени пробыла с вами, таким безнравственным человеком. Но увы! Я ничего не чувствую при его приближении: присутствие его не вызывает во мне никакого волнения.

Я все еще надеюсь получить от вас письмо. Какой радостью это было бы для меня! Я не смею, однако, просить вас об этом, я боюсь даже, что не смогу вам писать, так как не знаю, удастся ли мне прятать письма от моих кузин, а тогда что могла бы я вам сказать? Я предпочитаю совсем не получать от вас писем, чем иметь подобные тем, которые писались вами в Ригу.

Почему не покинула я вас теперь с тогдашним безразличием, почему Нетти не приехала тогда за мной, — быть может, мы расстались бы иначе. Я не показала ей этого письма под различными предлогами, говоря, что пишу А. К[ерн]. Но я не могу так поступать всегда, не вызывая подозрение; несмотря на все мое легкомыслие и непоследовательность, вы сумели сделать меня скрытной. Я говорю о вас возможно меньше, но мне грустно, и я плачу. Это, конечно, очень глупо, так как я уверена, что вы уже думаете обо мне с большим равнодушием и, быть может, рассказываете обо мне всякие ужасы, тогда как я!.. Я забыла вам сказать, что мама нашла вас грустным при нашем отъезде. Ему, кажется, нас жаль! Мое желание вернуться вну­шает ей подозрение, и я боюсь слишком торопить это. Прощайте, делаю вам гримасу.

8 марта. Уже несколько дней, как я написала вам это письмо: я не могла решиться вам его отослать. Боже! Решено, что я останусь здесь. Вчера у меня была очень бурная сцена с моей матерью из-за моего отъезда. Она сказала перед всеми моими родными, что решительно оставляет меня здесь, что я должна остаться и она никак не может меня взять с собою, ибо, уезжая, устроилась так, чтобы оставить меня здесь. Если бы вы знали, как я опечалена! Я, право, думаю, как и А. К., что она одна хочет одержать над вами победу и что она из ревности оставляет меня здесь. Надеюсь, однако же, что это продлится так только до лета: моя тетка поедет тогда во Псков, и мы вернемся вместе с Нетти. Но сколько перемен может произойти до тех пор — вас могут простить, может быть, Нетти сделает вас другим. Очень неосторожно будет с моей стороны возвращаться вместе с ней, но я все же подвергну себя этому риску и надеюсь иметь достаточно самолюбия, чтобы о вас не жалеть. А. К. тоже должна сюда приехать, но между нами не будет соперничества, по-видимому, каждая из нас довольна своей участью. Это делает нам честь и доказывает наше тщеславие и доверчивость. Евпраксия пишет мне, что вы сказали ей, будто веселились во Пскове — это после меня? Каким же вы показали бы себя и как глупа была бы я! Взяли ли вы тросточку Ильи Ив. — когда я вернусь, я у вас ее спрошу. Боже! Как я была бы рада, если бы получила письмо от вас; не обманывайте меня, во имя неба, скажете, что совсем меня не любите, тогда, может быть, я буду спокойнее. Я страшно зла на мою мать; вот ведь какая женщина! Впрочем, во всем этом есть и ваша вина.