Дэвид Гранн - Затерянный город Z. Повесть о гибельной одержимости Амазонией

Я вытащил карту из заднего кармана. Она была промокшая и измятая, и линии, которые я провел на ней, чтобы обозначить свой маршрут, успели поблекнуть. Я уставился на свои пометки, надеясь, что они все-таки могут вывести меня из Амазонии, а не завести в ее дебри еще глубже.

В центре карты еще можно было различить букву Z. Впрочем, она казалась не значком на воображаемом дорожном указателе, а скорее насмешкой, еще одним подтверждением моего сумасбродства.

Я всегда считал себя беспристрастным репортером, свободным от личной вовлеченности в сюжеты. Другие, казалось мне, частенько уступают своим безумным мечтам и страстям, но я-то всегда старался быть невидимым свидетелем. И я убедил себя, что именно поэтому я преодолел больше десяти тысяч миль, от Нью-Йорка до Лондона, а потом — к реке Шингу, одному из самых длинных притоков Амазонки; именно поэтому я месяцами сидел над сотнями страниц дневников и писем Викторианской эпохи; и именно поэтому я оставил дома жену и годовалого сына и дополнительно застраховал свою жизнь.

Я уверял себя, что явился сюда лишь затем, чтобы описать, как много поколений ученых и искателей приключений, поддавшись роковой одержимости, пытались отыскать решение загадки, которую нередко называли «величайшей тайной неизведанных земель в XX столетии», — пытаясь установить местонахождение затерянного города Z. Многие считали, что в Амазонии, в глубине самых обширных джунглей в мире, скрывается древний город, с целой сетью дорог и мостов, с множеством храмов. Даже в эпоху самолетов и спутников этот район остается одним из последних белых пятен на карте. Сотни лет он будоражил воображение географов, археологов, создателей империй, охотников за сокровищами и философов. Когда на рубеже XV–XVI веков европейцы впервые достигли Южной Америки, они были убеждены, что в джунглях таится сияющее царство — Эльдорадо. Разыскивая его, сгинули тысячи людей. В более поздние времена ученые не раз приходили к выводу, что никакая развитая цивилизация не могла бы возникнуть в столь неблагоприятной среде, где почва малопригодна для земледелия, москиты переносят смертельные заболевания, а под пологом леса прячутся хищные звери.

Этот регион обычно принято было считать диким краем, таким местом, где, по словам Томаса Гоббса, описывавшего состояние первозданной природы, нет «ни Искусства, ни Науки, ни общества, а что хуже всего — царит постоянный страх и вечно грозит опасность умереть насильственной смертью». Безжалостные природные условия Амазонии послужили питательной почвой для одной из самых стойких теорий развития человека — экологического детерминизма. Согласно этой теории, даже если некоторые из первобытных людей и сумели выжить в этих тяжелейших на планете условиях, они представляли собой всего лишь немногочисленные примитивные племена, и их развитие вряд ли зашло далеко. Иными словами, общество — заложник географии. А значит, если бы в такой, по всей видимости, непригодной для жизни среде и был обнаружен город Z, это открытие означало бы не просто находку неких драгоценных сокровищ или удовлетворение интеллектуального любопытства: такое достижение, как провозглашала одна газета в 1925 году, «вписало бы новую главу в историю человечества».

Почти целое столетие исследователи жертвовали всем, даже собственной жизнью, чтобы отыскать город Z. Поиски загадочной цивилизации, а также тех бесчисленных людей, которые исчезли, ища ее, оказали влияние на творчество Артура Конан Дойла и Райдера Хаггарда: между прочим, оба автора романов о первопроходцах в свое время сами поучаствовали в охоте на город Z. Иногда мне приходилось напоминать себе, что все в этой истории — правда: кинозвезду на самом деле похитили индейцы; действительно существовали людоеды, развалины, тайные карты и шпионы; путешественники умирали от голода, болезней, нападений диких зверей и отравленных стрел; и за всеми этими приключениями и смертями стояла одна главная цель: понять самую суть двух Америк, узнать, какими они были еще до того, как Христофор Колумб высадился в Новом Свете.

Но сейчас, когда я рассматривал свою измятую карту, ничто из этого уже не имело значения. Я поднял взгляд на переплетение деревьев и ползучих растений, окружавшее меня со всех сторон, я смотрел на кусачих мух и москитов, оставлявших струйки крови у меня на коже. Я потерял проводника. У меня кончились еда и вода. Засовывая карту обратно в карман, я двинулся вперед, пытаясь найти выход, и ветки хлестали меня по лицу. Тут я заметил какое-то шевеление среди деревьев. «Кто здесь?» — позвал я. Ответа не было. Между ветвей мелькнула чья-то фигура, потом еще одна. Они подходили все ближе, и я впервые задался вопросом: «Какого черта я здесь делаю?»

В 1925 году, холодным январским днем, высокий элегантный джентльмен спешил по пристани городка Хобокен (штат Нью-Джерси) к пароходу «Вобан» — 511-футовому океанскому лайнеру, отправлявшемуся в Рио-де-Жанейро. Джентльмену было пятьдесят семь, ростом он был выше шести футов, его длинные жилистые руки бугрились мышцами. Хотя волосы у него редели, а в усах пробивалась седина, он был в отличной форме и мог прошагать несколько дней кряду почти без еды и отдыха — а то и вовсе обходясь без них. Нос у него был кривой, точно у боксера, и во всем его облике чувствовалась какая-то свирепость — особенно в глазах, близко посаженных и глядящих на мир из-под кустистых бровей. У всех, даже у его родных, имелись разные мнения насчет того, какого цвета у него глаза: одни считали — голубого, другие — серого. Однако практически всех, кто с ним встречался, поражала пристальность его взгляда: некоторые говорили, что у него «глаза пророка». Его часто фотографировали в сапогах для верховой езды и ковбойской шляпе, с ружьем за плечом, но даже сейчас, когда он был в костюме и при галстуке, без обычной для него буйной бороды, собравшаяся на пирсе толпа легко его узнала. Это был полковник Перси Гаррисон Фосетт, и его имя было известно во всем мире.