Александр Плеханов - Военная контрразведка НКВД СССР. Тайный фронт войны 1941–1942

Успех работы советских спецслужб во многом зависел от всесторонней поддержки населения столицы. Поэтому информация политического и военного руководства страны была важнейшей обязанностью органов НКГБ и НКВД СССР. Уже на второй день войны, 23 июня 1941 г., Кубаткин и Журавлев направили ст. майору ГБ Абакумову докладную записку о реагировании населения г. Москвы в связи с военными действиями между СССР и Германией [1084] Там же. Д. 1. Л. 302–309. . В сентябре 1941 г. зам. наркома ВД СССР Кобулов направил в ЦК ВКП (б) Щербакову письмо с сообщением агентурных данных об откликах и настроении среди работников искусства и литературы в связи с ходом войны.

Восприятие суровой действительности населением города и Подмосковья, как отмечали контрразведчики, в те дни не было однозначным. С одной стороны, массовая готовность большинства населения, рабочих и служащих защищать Родину, перевыполнять производственные планы, с другой – растерянность и подавленность жителей оставляемых сел и деревень. И если патриотические настроенная часть населения старалась осмыслить происходящие события, твердо веря в победу, то другая часть заняла пораженческую позицию: «Война объявлена, и нас скоро разбомбят», «К войне мы не готовы, у нас нет достаточного количества газоубежищ и бомбоубежищ», «Среди народа ужасная паника». Но абсолютное большинство жителей столицы сплотилось в борьбе не только с немецкой агентурой, а и с трусами, паникерами, уголовными элементами, предателями и пособниками врага. 3 июля 1941 г., после выступления по радио И.В. Сталина, УНКГБ по Москве и Московской области сообщило, что реакция москвичей на его обращение была неоднозначной: от нового прилива патриотизма, энергии и воли к борьбе за победу над фашизмом до отчаяния и безнадежности – «Всеобщее ополчение – это шаг отчаяния, признак растерянности, а партизанское движение, к которому призывает Сталин, – это весьма недейственная форма борьбы. Это порыв отчаяния» [1085] Плеханов А.М., Плеханов А.А. Указ. соч. С. 362. . Сотрудник Института истории АН СССР М.Я. Гольберг, выражая настроение многих советских граждан, отреагировал на выступление вождя весьма критически: «Вина за неудачи советского оружия лежит на нашем руководстве. Если народ победит, то вопреки руководству. Пусть Тухачевский – вредитель, но то, что было допущено в первые восемь дней войны, хуже вредительства. За это расстреляли бы в царской России. Наша верхушка разложилась, оторвалась от народа, а когда народ победит, эта банда снова вылезет и припишет себе победы». Также критически был настроен и историк Н.И. Павленко, он говорил: «Когда-нибудь историки напишут книги о героизме, самоотверженности, мужестве наших солдат и о тупоумии, бездарности нашего генералитета. И при этом, дело в системе бездарности всего руководства» [1086] Великая Отечественная война. 1941 год. С. 454. .

Вера и неверие в победу были характерны для 1941 г. Верили миллионы людей, в том числе народные артисты СССР Козловский И.С., Рейзен М.О., Хмелев А.П. и др. Вот как оценивали они сложившееся положение:

Козловский И.С.: «Наши неудачи на фронте временное явление. В конце концов должен наступить перелом. Советский Союз должен победить».

Рейзен М.О.: «…Будем надеяться на уничтожение вражеской фашистской армии по частям и затем на переход в наступление».

Хмелев А.П.: «Я верю, что в конечном исходе мы победим, время и пространство поработают на нас, но эта конечная победа будет куплена ценой лишних жертв» [1087] ЦА ФСБ России. Ф. 3. Оп. 8. Д. 718. Л. 162, 166. .

Писатель И. Эренбург был уверен, что войну мы выиграем, но в ходе войны «нам будет очень тяжело. Особенно в связи с неорганизованностью нашего населения». О трудностях войны говорил и К.А. Федин: «Я ждал начала войны каждый день. Вы не представляете себе, какой тяжелой будет эта война». Писатель М. Пришвин в своем дневнике записал: «Москва и Ленинград потихоньку эвакуируются, и уверенно никто не скажет, что Москва не будет взята немцами. Но всякий знает, что Россия останется неразбитой страной и без Москвы». Писатель Н.М. Любимов вспоминал: «Все лето 1941 года Борис Пастернак неукоснительно дежурил, когда ему это полагалось по расписанию на крыше «Лаврушенского дома», меж тем как пламенный советский патриот Асеев, откликавшийся в газетах едва ли не на каждую годовщину Красной армии лефовско-барабанной дробью: «Сияй, пунцовая, \ Пятиконцовая, \ Красноармейская звезда!» – мигом выкатил из Москвы, едва лишь загрохотали первые гитлеровские орудия, за что получил вдогонку двустишие: «Внимая ужасам войны, \ Асеев наложил в штаны»; меж тем как Луговской, Кираснов и другие, задолго до войны призывавшие в своих стихах читателей держать порох сухим, нанимали вместо себя дежурить кого-либо из простонародья, а пролетарский писатель-коммунист Гладков, игравший роль, как в «Анатэме» Леонида Андреева, «некоего ограждающего» вход в бомбоубежище, властной рукой пытаясь оттолкнуть постороннюю женщину, объявил ей: «Здесь только для писателей!»; женщина, в свою очередь, оттолкнула его еще более мощной рабочей мозолистой рукой и, второпях приняв его за существо одного с нею пола, на что физиономия и прическа Гладкова давала ей некоторые основания, проговорила: «Пошла ты к черту, старая б…!» – и благополучно проникла в привилегированное бомбоубежище» [1088] Вострышев М.И. Указ. соч. С. 27. .

Отступление советских частей на некоторых участках фронта вызывало среди рабочих фабрик и заводов недовольство Красной армией и ее командованием и порождало сомнение в возможности победы Советского Союза над Германией. Среди негативных высказываний были и риторические вопросы: «До чего мы докатились, отступая такими темпами? Наши солдаты хороши, но командование у нас никуда не годится». Часть интеллигенции считала единственным выходом из создавшегося немедленное заключение сепаратного мира с Германией и полную капитуляцию СССР. Пожалуй, наиболее точную оценку происходивших событий дал заслуженный деятель искусств И.Н. Берсенев: «Рядом с сверхгероической и легендарной доблестью мы на каждом шагу встречаемся с вопиющим отсутствием всякой организованности, с расхлябанностью, глупостью и тупой бездарностью руководителей. Кто ответственен за такое положение? В наших учреждениях сидит много тупоумных чиновников с партийными билетами, которых не арестовывают и не посылают на фронт, а они разваливают тыл и прифронтовую полосу» [1089] ЦА ФСБ России. Ф. 3. Оп. 8. Д. 718. Л. 166–167. .

Патриотическое настроение населения выразилось прежде всего в создании народного ополчения. К исходу 6 июля в Москве сформировано 12 дивизий народного ополчения и около 50 тыс. ополченцев из Подмосковья. Дивизиям был отдан приказ об их переводе в военные лагеря, расположенные в 20–30 км к западу от столицы, где ополченцы должны были получить боевую подготовку [1090] Вострышев М.И. Указ. соч. С. 27. . Народное ополчение создавалось и в других городах. В ополчение шли тысячами в закономерно искреннем порыве защищать родную страну, родные города. Первый бой московские ополчены приняли в августе 1941 г. под Смоленском и Вязьмой. Но они оказались заложниками правительства, не готового поддержать это патриотическое движение. Как можно было идти в бой, порой не имея стрелкового оружия? Так, знаменитый Ижорский батальон направился на фронт даже без ножей. Пропорция «человеческого материала и оружия» в 1941 г. была такова: на одну винтовку – 15 ополченцев. Ленинградский плакат осени 1941 г. призывал: «Товарищ! Вступай в ряды народного ополчения. Винтовку добудешь в бою!» [1091] Великая Отечественная война. 1941 год. М., 2001. С. 489. .