Лев Мечников - Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель

Немецкие куклы, только что из лавки, сухие, прямые – какие-то черные и накрахмаленные скелеты и привидения.

Нет тени веселости или разгула, а самая изящнейшая надутость. Души закупорены герметически и только поры открыты – они и дряблую свою любовь ощущают как-то порами.

Надутое и самое приличнейшее чванство. Вечная, ничего не говорящая болтовня.

…Но разговоры, карточная игра и танцы кончены… Дамы и мужчины осаждают лакеев с подносами и бутылками. – Кружение. – Водоворот.

И с этого вечера многие уйдут не только с полными желудками, но и карман наполнят; только головы у всех будут пусты.

Посвящается молодым исковерканным невестам и вновь оштукатуренным их маменькам между дипломатических золоченных мундиров, крестов и украшений из лавки модного шарлатана.

Я вижу несколько разжившихся плебеев; моему уму, несколько свихнутому демократической мономанией, нравится подобное нарушение догматов в этом геральдическом святилище…

Первый, Хризалида quondam [422] Некогда ( лат .). монаха, нынче ради шутки называющийся аббатом. Он более благоговеет перед бутылкой, чем перед алтарем, славится ученостью по гастрономической части; его все боятся за его подлую славу…

Он знает все сплетни, все чужие долги. Покупая, всё осуждает; продает свое благорасположение и тем, кому кланяется, и в уплату за такую услугу объедает их…

Он крадет, смешит, играет и не платит проигрыша. Такая его профессия…

Другой, вчера окрашенный в дворянина – самодержавный владыка всех банкиров.

Когда-то он промышлял ростовщичеством мелкого разбора. Теперь он презирает легкое надувательство, стал аристократом и «кавалером»…

Как черви, наша аристократическая гниль, состоявшая из голых патрициев, дошедших было до долговой тюрьмы и до гошпиталя, питается вонючими трупами. Теперь она опять наелась и растолстела, преобразилась в рыцарей векселя и наполняет дворцы целой колонией обдирал…

Третий – беглец, преследуемый пуще, чем книга, напечатанная без должной дани полиции и шпионам – раненный при Римини (сам он по крайней мере о себе так рассказывает).

Говорит, что ему грозит смерть, что он должен скрываться, а между тем сладко ест и спит…

О истинные дети нашей родины! Берегитесь этих торговцев « красного товара ».

Эти новые протестанты в Лондоне слывут за изгнанника, в Риме за монаха.

Сегодня он пьет за придворным столом; завтра со мной декламирует: О Italia mia!

В этой толкотне я очутился внезапно подле одной чахоточной, беззубой лярвы [423] Здесь: развратная женщина. , подкрашенной под молодого человека…

Родился он anno domini [424] Год после P. X.; дословно: лето Господне ( лат .). … эти гг. рождаются каждый год. Унаследовал накраденное богатство и отправился за море…

Вернулся хамелеоном, блистая самыми яркими цветами заграничного образования, да жаль только – без гроша.

Теперь он бродит аристократической тенью за татарскими крезами, удостаивающими нашу Италию своим посещением, и отличается собачьим аппетитом.

Хочет с чужой тарелки слизать проценты своего съеденного имения… Кривляясь, он сказал мне на своем полуфранцузском наречии:

Нынче всё вздор выдумывают! Надо ждать и пока развлекаться с форестьерами, которые очень хорошо платят. Нужно уметь доить их как коров.

Затем всё вздор, который надо выбросить из головы. Что такое Италия? – Гостиница. Трактирщику нет дела до сравнений – он мерит нравственность человека уплаченными счетами.

Слава, доверие, честность, всё это его эластические шутки, как резинка… Рассказывают о народе, о гениальности, об искусстве, истории… всё это умерло, вечная память им.

Меня всё это очень мало интересует в сравнении с дюжиной хороших устриц. Надо знать современное направление всего света:

Ум и смелость – вот и все. Остальное классический педантизм.

– У меня есть несчастная страсть проповедовать [425] Это говорит Джусти от своего имени. – Прим. автора. и я вовсе не нежно возразил ему:

Правда, Италия какая-то помойная яма целого света. За исключением немногих честных, на наш полуостров с Альпов и с моря ежегодно является бог знает какая сволочь: анонимные бандиты, отставные кухарки и spodestati [426] Низложенные, разжалованные. , которые сумеют найти себе по плечу туземную грязь.

А мы благоговеем перед этой эротической ордой воздушных графов и двусмысленных дам и готовы любому варвару с именем на off или iff продать душу за кусок ростбифа.

«Полноте! Это всё отвлеченности», – возразил мученик своего галстука, – «всё предрассудки. Вы еще новичок, как видно, прощайте».

И с важным видом он круто повернулся и отправился в буфет.

Я назвал стихотворения Джусти этого рода «сатирами без задней мысли», потому что в них не определяется ни направление автора, ни его стремленье. Это еще произведения незрелого человека: искусство для искусства в самом бедном смысле этого выражения… Их достоинство независимо от специальных, так сказать, сторон таланта автора, благодаря которым они живут и долго еще будут жить в итальянском народе – в том, что они весьма верно рисуют известную господствующую в обществе среду. Она оскорбляла поэта, но он не мог оторваться от нее – доказательство, что в нем не было той внутренней полноты, которая заставляет с некоторой осмотрительностью выбирать себе общество, или даже в крайнем случае обходиться вовсе без него…

Беспокойное чувство заставило его толкаться во все двери, и нигде не находил он ничего, кроме материала для едкой, колкой и художественной сатиры. Я не привожу здесь дальнейших выписок, потому что относительно Джусти больше, чем относительно всякого другого поэта, можно повторить старый итальянский афоризм: traduttore traditore [427] Переводчик – предатель. .

«Бал», «Мирная Любовь» ( L’Amor pacifico ), «Маменька-воспитательница» ( La Mamma – Educatrice ) интересны как фотографически верные и притом художественные воспроизведения современной итальянской жизни в трех господствующих общественных средах…

Но Джусти не долго мог удовлетворяться, так сказать, портретным искусством. Видеть зло и бросить в него его же собственным верным изображением казалось ему недостаточным. Мысль, всё более и более созревавшая в нем от столкновений с жизнью во всех ее многообразных проявлениях, требовала и себе деятельности… Он начинает разбирать, анализировать частные случаи, искать причины зла, разъедающего каждую жизнь в отдельности и жизнь целого общества…

Джусти долго в упорно добивался войти в тесный кружок тех немногих, которые с своими благородными стремлениями к лучшей будущности составляли не только передовую среду итальянского общества, но и единственный живой элемент в нем. Только эти немногие по необходимости скрывались от всех, их работа была подземная. Все знали о их существовании, чувствовали их близость, но только заслуживавшие доверия могли сами принять участие в их деятельности. Хотя сенаторской замкнутости и темного мистицизма уже оставалось мало следов, но новые патриотические общества на более человеческих основаниях имели свою замкнутость, или по крайней мере тайную, строго обусловленную тогдашним общественным бытом.