Лев Мечников - Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель

Джусти долго не мог проникнуть этой тайны.

Очень рано он уже стал своими стихами в открытую оппозицию с мирной господствовавшей средой застоя. Но оппозиция эта держалась общих мест и колких намеков против тех общественных дел, которые давно уже были изобличены.

«Джинджиллино», одна из самых длинных его сатир, встретила повсюду громадное сочувствие, несмотря на свою растянутость. В ней представлено со всей яркостью таланта Джусти весь процесс, посредством которого общество каждым своим столкновением с личностью, всем своим влиянием на нее требует от нее полного ничтожества, – обращает человека в ничто, в безделушку и под страшной альтернативой:

В весьма выразительных картинах Джусти представляет разные элементы из жизни своего Джинджиллино, – моменты, которые каждый из его читателей необходимо пережил сам. Нежные родители, повторяя припев: «если не хочешь умирать голым, как родился» – монахи воспитатели – начальники по службе – все только и требуют одного: полной безличности, жертвы всем общепризнанным нелепостям.

Несмотря на свое громадное влияние и на все свои достоинства, стихотворение это не имеет еще в себе той глубины мысли, того понимания общественных условий, которое позже встречается у Джусти.

Оно показывает только, что в нем рано было стремленье воспользоваться своим талантом для того, чтобы вывести современное ему общество из грязного болота, в котором оно разлагалось с некоторым комфортом и бессознательно…

Выставлять на сцены этому же обществу картины его собственного быта такими, какими они представляются на взгляд здорового человека – было для этого недостаточно. Нужно было, по крайней мере, не оставить возможности смотреть на них, как на что-то случайное, частное, – как на карикатуру…

Джусти делает попытки в аллегорической форме высказывать свои взгляды на жизнь, обобщая их. Брать зло, хотя бы случайное, но показать его необходимое развитие в обществе и самим обществом. То принимается он за басню, на манер Эзопа, хотя и без двухстрочной морали в заключении… Такова его «Улитка» ( La Chiocciola ), которая соединяет в себе все доблести, требуемые современным обществом от современного человека. Улитка для Джусти является каким-то Молчалиным царства животных.

Впрочем, более склонный к тому, чтобы патологически смотреть на жизнь – указывать просто на болезнь, а не морализировать с высоты доктринерского величества, Джусти ограничивается очень немногими попытками в этом роде. Форма басни, апология очень удобна для популяризации какого-нибудь установленного, законченного догмата, нравственного афоризма…

Джусти, разделяя все классические и схоластические предрассудки своих ученых соотечественников, ищет между готовыми уже формами сатир, памфлетов, эпиграмм такую форму, которая бы соответствовала больше его склонностям.

Не находя ее, он создает свою собственную, разработав до крайнего художественного предела чисто народную форму застольной песни…

В полном издании его стихотворений помещены много переводов из Беранже – большей частью очень неудачных. Новейшие биографы его признают все их за подложные… Не берусь решать этого вопроса. Замечу только: мне кажется довольно вероятным, что Джусти переводил Беранже, которого влиянию подчинился уже несколько впоследствии, когда писал вторую свою застольную песню ( Brindisi ). Но только песня Джусти от этого вовсе не стала менее самобытной и чисто национальной итальянской.

Написанная им в 1838 г. «Апология правительственного Лото» [429] «Uapologia del Lotto». может относительно формы служить типом всех его дальнейших произведений. При всей объективности автора, как говаривали встарь, вы видите тут во всей ее полноте своего здорового развития личность автора. Недостает всё еще той глубины и зрелой выработанности взглядов, которая дается только тесным знакомством с жизнью и внутренним переработыванием фактов.

Собрание стихов Джусти, без видимой связи между отдельными произведениями, представляет какое-то целое эпическое и неудоборазрываемое. Строгих подразделений, рубрик собственно нет. Для того, чтобы не разбежались сразу глаза, при взгляде на всё это многообразное целое, необходима какая-нибудь система, своего рода деление… Для этого я стараюсь по возможности следить за хронологическим процессом зарождения в Джусти той или другой стороны его направления, деятельности. Я указываю на известный момент его развития, стараясь уловить более характеристические черты этого элемента, а вовсе не думаю тем самым делить жизнь автора на какие-нибудь решительные и заключенные, резко разграниченные периоды. Подобное выяснение моих намерений я считаю здесь необходимым, потому что слово вечно стремится к абсолютному и при некоторой склонности понимать сказанное безотносительно, читатель легко мог бы навязать мне намерения и взгляды прямо противоположные здесь излагаемым. Такого рода опасения во мне весьма законны и признаются вероятно законными тем, кто собственным опытом испытал, как, читая какую-нибудь книгу, очень часто натыкаешься на отъявленные противоречия и только после догадываешься, что противоречия были не в книге, а в себе же самом…

Возвращаюсь к Джусти…

Я думаю очертить здесь тот его нравственный возраст, в котором он чувствует еще только потребность положительной общественной деятельности в весьма определенном для него самого смысле, но еще не приобретает того влияния на окружающее, которое должен был иметь потом. Он всё еще пробует как будто средства, которыми располагает и очень не удовлетворен ими.

Отчасти, потому что итальянец, воспитанный на классических предрассудках, отчасти же просто, как человек, вообще трудно попадающий на больной зуб, на истинную причину своей неудачи, Джусти очень много придает значения форме. Ему долго кажется, что только высшие роды поэзии – эпос, драма, могут иметь то значение, которого бы ему хотелось… Сочинение небольших сатир, о которых уже говорено, было для него развлечением, как бы отдыхом от вечно оскорбившей его пошлости, которую он встречал повсюду. А Джусти разделял всеобщий тогда предрассудок, будто полезное дело непременно должно быть скучным. Он свысока смотрел на свои собственные произведения, как деловой политико-эконом на «непроизводительные» художественные занятия какого-нибудь непризнанного утописта художника… Джусти всё ждал еще чего-то, какого-то толчка и главным образом извне. Он надеялся, что сближение его с тайными политическими деятелями раскроет ему вдруг неизвестное еще ему и обширное поле деятельности. Сближение это могло быть делом чисто случайным.