Михаил Сарбучев - Проспект Коровицына

4. Сопротивление. Сказав, что между 1975-м и 1983-м ничего замечательного не произошло, я немного слукавил. События были. Умер Леонид Ильич Брежнев, состоялась Московская Олимпиада, полет Союз-Аполлон. Какое все это имело отношение ко мне? – ровно такое же, как и ко всем остальным – пассивным потребителям телевизионной и газетной пропаганды. Нынешним телезрителям не понять. Сегодня даже самая оголтелая пропаганда – всего лишь точка зрения, тогда – картина мира, система координат. Советский школьник всерьез боялся ядерной войны с Америкой, но куда страшнее была война с Китаем. Советский школьник верил, что в общем и целом он живет в правильном мире. Ну, может здесь, вот, именно здесь, где он сейчас находится что-то недоделано, недодумано, упущено, но то, что СССР – это мейнстрим развития человечества сомневались очень немногие. Даже критика режима, даже самая радикальная, не шла дальше указаний на ошибки и просчеты власти, но самый радикальный критик не ставил под сомнение, что принципы, на которых все строится – верные. И ГДЕ-ТО ТААААМ, в далеком будущем, конечно же человечество будет как СССР. Потому что СССР всегда побеждает, вот и фашистов победил и голод и разруху… Идеалом существования было – иметь «социальные гарантии» как здесь, а жить и работать –как ТАМ, то есть за рубежом. Так постепенно рождался идеал карьеры дипломата. Однако, было понятно, то с таким суконным рылом в тот калашный ряд меня никто не пустит. Происхождение было самое неподходящее. Вот, если из рабочих – был бы шанс попасть в квоту, потому что советские дипломаты должны были всему миру демонстрировать возможности социалистического строя, ну и если бы сын дипломата – это тоже прокатило бы, поскольку какой же генерал, если сына хотя бы подполковником не сделал. А так… увы! Родители никак не могли повлиять на мою будущую карьеру гуманитария.

В 1983-м отец умер. Наследство свелось к нескольким пачкам гособлигаций, в которые он по законам и обычаям своего времени, превратил госпремию. Да, они погашались, и мы с матерью выглядывали эти погашения в газетах, но богатства это не принесло. На последнее погашение удалось купить финское пальто.

1984-й год, когда еще не было мобильных телефонов, Интернета, CD-дисков, видеосалонов, а запись с телевизионной моно-трансляции на кассетный моно-магнитофон «Электроника – 302» с характерным «телевизионным» фоном считалась чуть ли не эталоном качества. На перепродаже аудиокассеты б/у можно было сделать приличные деньги (рубля два, а то и все три!). За светокопирование (аппараты Ranx-Xerox появились позже) – не важно чего – можно было поиметь неприятности. Так, я поимел их за светокопирование незапрещенных текстов Л.Н. Толстого. Незапрещенных, да, но и не рекомендованных к прочтению советским школьникам.

Убогий быт, убогая одежда, убогие мысли, которые по большому счету сводились к одному – валить или хотя бы иметь возможность легально отовариваться в «Березке» и купить в дом обязательно что-нибудь типа SHARP-QT-90 (это жизнь удалась!). Подержанные иномарки в те годы имели только небожители.

И все-таки это был хороший год. Год какого-то таинственного оптимизма, год надежд на перемены. Не 1985-й! Нет! Горбачев был уже реакцией системы на эти надежды, на упрямую убежденность, что по-старому уже не будет. Возможно, это касалось все только одного меня – я был молод, влюблен, увлечен познанием нового – литература, театр, музыка. Хотя, пожалуй музыкой сейчас это и не назовешь – некий коллектив друзей в формате современного Comedy-Club. Назывался он DА-DА. Упорно настаивая на приоритете музыкальной составляющей, мы объявляли его как ВИА. Единственным, кто в нем имел хоть какое-то отношение к музыке, был наш одноклассник Сережа Гурин, который, как и положено приличному еврейскому мальчику, освоил курс музыкальной школы по классу фортепьяно и пошел несколько дальше – умел играть джаз и импровизировать. В его доме водились пластинки Рэя Чарльза и Иегуди Менухина. Остальные – как положено 2 аккорда – ритм гитара 3 – соло. Ты (я) – ничего не умеешь – будешь по табуретке стучать (барабанщик).

На дискотеке круто было запустить «Примус», особенно «Девочка сегодня в баре». Это считалось фрондой. Хотя, по здравому размышлению – что в ней такого? – рифмованный фельетон из «Московского комсомольца» о моральном разложении отдельных представителей советской молодежи, которые под буржуазный рок-н-ролл употребляют спиртные напитки и даже…даже…даже, может быть отчасти… иногда… бывает… занимаются СЕКСОМ! А-а-а-а-а!!! Вот будь эта песня на 5 лет раньше – так бы ее и восприняли, а тут… «мама, держись! Папа – дрожи-и-и-и!!» Да это же настоящая угроза! И зал подхватывал.

Тогда же в обороте появился знаменитый список запрещенных групп, который я, как самый главный монстр машинописи (а пишущая машинка у меня была со 2-го класса) тиражировал под копирку. Так и засели эти странные названия «Немецко-американская дружба» «Немецко-польская агрессия» «Денеш Моц» (видимо перевранный при многократном копировании Depeche Mode) до сих пор не могу понять почему список запрещенных групп считался секретным. Это такое «забыть Герострата» вернее, как бы НЕ ЗАБЫТЬ Герострата? Ну да ладно.

Вопрос – а почему «DA-DA»? Это уже потом мы как-то приклеили себя к футуристам и вроде как даже пытались что-то в этом ключе творить. Но изначально название родилось из припева песни на 2,5 аккорда, очень нудно и монотонно рефреном пелось «да, да-да; да, да-да».

Однажды в пустыне я встретил ежа

А еж

Улыбну-у-у-улся

И ушел, не спеша.

Чуть дыша!

Да, да-да..

Куплетов в этой «Песне путника» было бесконечное число, некоторые содержали даже настоящий мат:

«Однажды в пустыне

Я встретил манду

Она мне сказала:

«Пошел ты в п…!!

Туда, да-да,

да да-да».

Это нам давало основания причислять себя к панк-культуре. Русский рок, в нашей семиосфере тоже присутствовал, но больше как некая легенда. Что вот, мол такое тоже ЕСТЬ. Где-то, совсем близко, но почти такое же и еще даже круче. Ходили слухи, что есть такая группа «ДК», а в ней есть некий Свинья, любимым приколом которого было прийти в общество, насрать в тарелку и есть собственное говно на глазах у изумленной публики. Настоящий панк, до которого нам работать и работать! Записи настоящих советских панков, которые случайно удавалось послушать, были такого чудовищного качества, что разобрать на них было ничего невозможно. Это была такая любимая игра советских подростков – угадай знакомый текст по кассете. Кому текст был знаком – те испытывали счастье от того, что услышанные хрипы и шумы совпадали с записанным в оперативной памяти мозга.