Балинт Мадьяр - Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2

В один из съемочных дней, когда шла работа над важной сценой, Виталий снял для этого целый рынок. В этой сцене молодого Виталия и его банду полиция хватала с поличным на рынке, когда они вымогали деньги у продавцов. Продавцы играли сами себя, а полицейских наняли, чтобы они играли полицейских. ‹…› Его банда была также и съемочной группой. Кто осмелился бы опоздать на площадку, когда на ней командуют профессиональные убийцы? ‹…› Три года назад я видел его последний раз. Но многое напоминало мне о нем. Каждую неделю на останкинских каналах разыгрывается небольшое представление. Президент сидит во главе длинного стола. По обе стороны от него сидят губернаторы регионов: западного, центрального, северо-восточного и так далее. Президент по очереди указывает на них, и они отчитываются о том, что происходит в их владениях. «Террористы распоясались, пенсии не выплачиваются, топлива не хватает…» Губернаторы выглядят окаменевшими. Президент играет с ними, чистый Виталий. «Ну, если вы не можете навести у себя порядок, мы всегда можем подыскать другого губернатора…» Я долго не мог вспомнить, что мне напоминает эта сцена. Но потом я понял: да она же прямо из «Крестного отца», когда Марлон Брандо собирает главарей мафии из пяти районов. ‹…› И это соответствует имиджу Кремля и [президента Путина]: он одет как мафиозный босс (черная рубашка-поло, поверх которой черный костюм), а его эффектные фразы происходят из бандитского жаргона («мы и в сортире их замочим»). Я усматриваю здесь следующую логику политтехнологов: кого люди уважают больше всего? Бандитов. Так давайте сделаем нашего лидера похожим на бандита, пусть он ведет себя как Виталий. [Позднее] Виталий приехал на вокзал, чтобы встретить меня. [Он сказал: ] «Я залег на дно. Стараюсь не показываться в Москве: слишком много ментов, которые хотят проверить документы. В моем городе всех убрали, всех до последнего из моей банды. Мне не с кем было бы снимать, даже если бы я смог собрать деньги» [105] Pomerantsev P. Nothing Is True and Everything Is Possible. New York: Public Affairs, 2014. P. 30–32. .

С другой стороны, в современной России, при более консолидированном путинском режиме [♦ 4.4.3.2] криминальные группировкидовольно часто привлекаютсядля выполнения определенных задач. По сути, эти преступники становятся силовыми предпринимателями, которые вступают в принудительное партнерство с верховным патроном, не представляя угрозы его монополии на насилие [♦ 2.5.1]. Такие группировки могут выполнять различные услуги, от поддержания порядка до запугивания и устранения конкурентов. В таких случаях отношения государства и организованной преступности взаимовыгодны и ведут к взаимному укреплению [106] Stephenson S. It Takes Two to Tango. . То же самое можно наблюдать и в отношении российских хакеров. Как сообщает Даниил Туровский, бывшие «мятежные» компьютерные пираты превратились в «солдат Путина». После российско-грузинского конфликта 2008 года и их участия в нем, на тот момент добровольного и патриотически мотивированного, хакеры «регулярно участвуют в работе, иногда под принуждением и в результате угроз уголовными делами» [107] Turovszkij D. Orosz hekkerek: Így lettek lázadókból Putyin katonái [Русские хакеры: как бунтари стали солдатами Путина]. Budapest: Athenaeum, 2020. P. 147. . Лояльность хакеров, используемая как против иностранных акторов, так и против внутренней оппозиции, обеспечивается, говоря на нашем языке, выборочным правоприменением и компроматом. В их случае, как и в случае с членами приемной политической семьи, шантаж и защита идут рука об руку. Как пишет Туровский, «среди русскоязычных хакеров существуют некие секретные правила. [Одно] из них – „Не работать на домене. ru“ ‹…›. Есть и другие, несекретные правила: если вы взламываете и находите что-то, что может заинтересовать „режим“, поделитесь с ним этой находкой, а когда они просят вашей помощи в патриотических вопросах, сотрудничайте. Отказ следовать этим негласным правилам считается уголовным преступлением» [108] Ibid. P. 158. .

В то время как в некриминальных государствах организованная преступность может участвовать в криминальном захвате государства и присваивать определенные элементы государственного сектора (как, например, в Китае) [109] Wang P. The Increasing Threat of Chinese Organised Crime // The RUSI Journal. 2013. Vol. 158. № 4. P. 6–18. , в криминальном государстве верховный патрон может регулировать деятельность организованной преступностиили поглощать ее, предоставляя ей возможность постоянно играть существенную роль в политической системе. В качестве примера здесь можно упомянуть черногорского полигарха Мило Джукановича, которого прокуратура Неаполя связывала с организованной преступной группировкой, занимающейся контрабандой сигарет в 2003 году [110] Griffiths H. Smoking Guns: European Cigarette Smuggling in the 1990’ s // Global Crime. 2004. Vol. 6. № 2. P. 185–200. . Примером соглашения с криминальной сетью, согласно информации, собранной одним из авторов этой книги, является ситуация, когда в 2016 году в Узбекистане узбекское криминальное государство урегулировало вопрос незаконного обмена валют криминальными организациями (которые ранее разработали эту систему в стране). Можно сказать, что люди, занимавшиеся незаконным обменом валют в Узбекистане, добились посреднической автономии, так что государство проявило к ним отношение, обозначенное как помощь. Узбекская полиция разрешила эту преступную деятельность, и при этом те же полицейские подключились к сети незаконного обмена валюты, собирая «налоги» с тех, кто им занимается, а деньги были доставлены через начальника полиции, то есть местного субпатрона, верховному патрону. Полученную прибыль распределили среди участников сети [111] Подробнее об узбекском организованном надполье и его связях с организованным подпольем см.: Chayes S. Thieves of State: Why Corruption Threatens Global Security. New York: W. W. Norton & Company, 2015. P. 101–117. С 2016 года ситуация могла измениться, так как в конце 2019 года Узбекистан отменил оставшиеся валютные ограничения (то есть узбекский сум теперь можно свободно обменивать). .

Итак, если подвести итог, то мы можем использовать терминологию Тилли для описания различных форм сосуществования криминального государства и разновидностей несанкционированной противоправности (Таблица 5.4). По его мнению, их можно понять в рамках концептуального пространства, которое охватывает три идеальных типа отношений: (1) сегрегациянезаконных элементов от публичной сферы (например, когда государство относится к ним враждебно); (2) установленная через соглашение связьмежду незаконными элементами и публичной сферой (например, в случае посреднической автономии); и (3) интеграциянезаконных элементов в публичную сферу [112] Tilly C. Trust and Rule. P. 30–36. . В случае некриминального государства интеграция означала бы, что акторы, прибегающие к несанкционированной противоправности, то есть к любой незаконной деятельности, теперь признаются законом. В криминальном государстве интеграция означает поглощение либо ситуацию, когда незаконная сеть остается таковой, но в дальнейшем ею управляет приемная политическая семья.