Рэм Логинов - Это было недавно, это было давно

Второй поступок Ивановны серьезно ударил по экономике нашего семейства. Приехав в город, она впервые увидела водопровод и естественно не знала о его внезапных «капризах». Случилось так, что в водопроводе вдруг исчезла вода. Видимо, где-то возникла неисправность. Ивановна, столкнувшись с такой трудностью, оставила кран открытым в ожидании того, что вода вскорости пойдет. Случилось это вечером, когда наше семейство уже отошло ко сну. Ночью воду включили, и она, переполнив раковину, вырвалась на волю и, затопив квартиру, прорвалась в первые этажи нашего дома. А на первых этажах дома находился продовольственный магазин и его склады с товарами.

Возникла аварийная ситуация, в которой погибло много продовольственных товаров. Кто виноват? Фактически темная деревенская женщина и городские органы, которые обязаны были предупредить население о прекращении подачи воды, и в конце концов виноват хозяин квартиры, то есть мой отец. Учитывая мой малолетний возраст мне никто не докладывал о ходе следствия, но по нервной обстановке, которая царила в квартире, я понял, что родителям обошлось это дорого.

У Ивановны была дочь Вера, которая приехала с нею из деревни. Это была девица лет двадцати с пышным телом и круглым, курносым, веснушчатым лицом. Она иногда помогала Ивановне в уборке квартиры. Однажды, придя из детсада, я сел за стол и начал читать книжку Корнея Чуковского «Мойдодыр». Неожиданно в комнату со шваброю в руках вошла Вера, бесцеремонно пересадила меня на диван и заявила, что она будет мыть пол и чтобы я ей не мешал. Я удивился, ибо знал, что паркетный пол не моют, а натирают воском, но промолчал. Нужно сказать, что Вера была одета слишком легко. На ней было легкое короткое платьице и калоши на босую ногу. Когда она начала мыть пол около дивана, то вдруг внезапно поскользнулась и упала на спину, сильно ударившись головой об пол. Я увидел, что она даже без трусов, а легкое платье во время её падения откинулось ей на голову. Передо мною оказалось абсолютно обнаженное тело женщины со всеми его прелестями. Я впервые в жизни увидел такое и был ошарашен увиденным. А Вера молча поднялась и стала продолжать свою работу, как будто ничего не произошло и на её голое тело смотрел не будущий мужчина, а ребёнок. На меня это событие произвело неизгладимое впечатление. Я стал присматриваться к женщинам, меня окружающим: обращать внимание на их талию, ноги, шею, грудь, походку… Иными словами, во мне начало просыпаться мужское начало. Между прочим, несмотря на непривлекательность своего лица, Вера удачно вышла замуж за курсанта летного училища, и я видел её, гуляющую с ним под руку по нашей Красноуфимской улице.

Вспоминая свое детство, не могу не упомянуть свой двор, который являлся школой детворы, которая жила в домах, его окружающих.

Этот двор представлял из себя сложное явление. Здесь проходили все наши ребячьи игры, ссоры, примирения. Здесь мы видели жизнь во всей её неприглядности. На дворе зимой и летом собирались десятки груженных разными товарами подвод, которые приезжали и уезжали, разгрузив свой товар в склады окружающих двор магазинов. Здесь мы, дети, наблюдали жизнь животных: их кормление, их распрягание и запрягание, их драки и соития. Здесь мы были свидетелями негативных сторон человеческих отношений: драк, пьянства и воровства. Во дворе жили огромные полчища крыс, которые питались отходами человеческой жизнедеятельности и за которыми мы охотились с камнями и рогатками. До сих пор удивляюсь, почему администрация города не принимала никаких мер для их ликвидации.

В этот период моего детства произошло мое первое знакомство с лошадями, о котором я часто вспоминал, когда служил в артиллерийском полку на конной тяге.

В тридцатых годах прошлого столетия отец мой был директором Пермского государственного химико-технологического института. Для передвижения его и его заместителей при институте была конюшня с тремя лошадями, которых летом запрягали в коляски, а зимой в сани-кошовки. Заведовал этой конюшней некто Иван Булычев, который был одновременно и конюхом, и ветеринаром, и кузнецом, и который был всегда «под мухой», и с которым у меня сложились дружеские отношения. Он мне много рассказывал о жизни лошадей, их характере и привычках. В его распоряжении, как я уже сказал, были три коня: жеребец Май, кобыла Лучинушка и мерин Бурко. Булычев очень любил лошадей и особенно кобылу Лучинушку и уверял меня, что она всю Гражданскую войну провоевала в Первой конной армии товарища Буденного. Врал, конечно, Иван, ибо четырехгодовалая кобыла не могла участвовать в войне, которая закончилась десять лет тому назад, но я воспринимал это вранье в то время как истину. Мне было интересно, как Булычев ухаживает за лошадями, как он их кормит, чистит, купает, запрягает и распрягает. При езде в коляске он иногда давал мне в руки вожжи и разрешал управлять лошадями.

Поскольку жеребец Май был очень резвым и капризным животным, управлять им мне Булычев не позволял. А вот управлять Лучинушкой или Бурко было большим удовольствием. Они чувствовали каждое движение вожжей и плетка им была не нужна.

В период моего дошкольного бытия произошли события, о которых мне даже сегодня неудобно вспоминать. Эти события были связаны с обманом родителей.

Всем известно, что все дети до определенного возраста писаются во время сна под себя, у меня этот процесс затянулся до семи лет. Мне от этого было страшно стыдно и перед родителями, и перед маленькой сестренкой. Читатель будет смеяться, но я пытался скрыть от родителей этот печальный факт. Чтобы обмануть их, я каждое утро, просыпаясь, спешил перевернуть описанную перину на другую сторону и создавал впечатление, что она сухая. Так длилось около месяца, пока перина не стала издавать такую вонь, что к моей кровати нельзя было подойти. Обман раскрылся, но мои интеллигентные родители не стали меня ругать. Отец, подозвал меня и объяснил, что все люди, будучи детьми, писаются ночами под себя, но это проходит, и у тебя сынок пройдет. Но я еще долго переживал случившееся. Слава Богу, что к восьми годам это испытание для меня закончилось.

Второй факт обмана родителей был настоящим преступлением.

Одним из друзей моей дворовой жизни был Ромка Роткин – сын милиционера. Однажды я увидел на его рубахе очень большой и на мой взгляд красивый значок, похожий на орден Красного Знамени. Мне этот значок очень понравился, и я стал уговаривать Ромку обменять его на какую-нибудь вещь, например, на противогаз, который остался у отца еще с Гражданской войны и валялся в кладовке. Ромка сказал, что отдаст значок только за деньги. Я долго решал, как поступить, но желание иметь красивую вещь победило и боязнь, и возможную ответственность за содеянное. Я пришел домой, когда отец отдыхал после работы, залез в карман его пиджака, вытащил десятирублевый червонец и отдал его Ромке. Преступление раскрылось на следующий же день, когда мама обратилась к отцу за деньгами на продукты. Денег не оказалось. Стали думать и гадать, куда они делись. В это время приходит отец Ромки, отдает отцу деньги и объясняет суть случившегося. Я готов был провалиться сквозь землю. Позор был публичный. Я вор! Долго отец объяснял позор моего проступка. В конце концов он сказал мне, что, если мне понравится какая-то вещь или игрушка, я должен обратиться к нему и он всегда мне поможет. Это был для меня урок на всю жизнь.