Алексей Полянский - СВР. Из жизни разведчиков

Во время беседы мы, как обычно, обсуждали самые разные темы.

Затронули и злободневные вопросы американской и советской политики и отношений между нашими странами.

На прощание Алекс сообщил мне номер телефона в Вашингтоне, по которому я мог бы при желании с ним связаться.

Поскольку это могло означать, что в дальнейшем наши контакты с ним будут «развиваться и углубляться», я доложил об истории своей дружбы с «цэрэушником» советскому послу и резидентуре и, заручившись их согласием, через некоторое время позвонил «Ньюсэму».

Когда мы с Алексом договаривались о следующей встрече, он спросил, не буду ли я возражать, если он приведет с собой на ланч «еще одного своего друга».

Я не возражал.

Мы встретились в одном из дорогих ресторанов в самом центре Вашингтона.

Алекс представил мне Ричарда Уэллса, аналитика разведывательной службы при Национальном совете безопасности США. Так отрекомендовался новый знакомый, оказавшийся, как выяснилось спустя двенадцать лет, Олдричем Эймсом.

Потом мы встречались с Риком еще несколько раз.

Сами американцы по-разному трактуют завязку «дела Эймса».

Прежде всего, многих авторов волнует вопрос — какие цели преследовал Эймс (или какие задачи перед ним ставились), когда он устанавливал контакт с советником посольства СССР.

ЦРУ и ФБР на этот счет придерживались разных версий.

Пит Эрли в книге «Исповедь шпиона» считает, что Олдрич Эймс выполнял поручение Родни Карлсона «завербовать Дивильковского». А поручение это, в свою очередь, исходило от ФБР.

Но, как пишет Эрли, Дивильковский «сорвался с крючка» и подсунул вместо себя другой «объект» — советника посольства по вопросам разоружения Сергея Чувахина.

Лично я не исключаю, что ФБР затевало вокруг моей персоны какую-то возню, — в этом состоит, в конце концов, их работа.

Но в данном случае все получилось с точностью до наоборот. Как в русской пословице, пошли за шерстью, а вернулись стриженными.

В книге Питера Мааса «Шпион-убийца» вся ответственность за случившееся возложена на Родни Карлсона. Мало того, что он содействовал Эймсу в зачислении в свою группу в Лэнгли, так он решил оказать приятелю еще одну услугу.

Питер Маас считает, что дело обстояло следующим образом.

Как-то за ланчем Родни Карлсон изложил Рику Эймсу «свежую идею».

Вспомнив, что находясь в Нью-Йорке, он работал с советским дипломатом из ООН по фамилии Дивильковский (Маас почему-то называет меня «Дивокульским»), Карлсон сказал примерно следующее: «Этот человек не из КГБ и не из ГРУ, но он разбирается в вопросах контроля над вооружениями. А почему бы тебе, Рик, не пообщаться с ним? Кто знает, какую информацию удастся выудить и что из этого всего получится? Это ведь не кабинетная, а оперативная работа, и начальство наверняка высоко оценит твою инициативу».

Вслед за чем Родни Карлсон и познакомил меня с Олдричем Эймсом.

После нескольких наших встреч я сообщил, что скоро возвращаюсь на родину и предложил ему в партнеры вместо себя другого специалиста по разоружению — Сергея Чувахина. А именно к следующей, так и не состоявшейся встрече со мной Рик, дескать, и решил выдать КГБ кое-какие секреты.

Такова версия, изложенная в книге Питера Мааса.

А как обстояло все на самом деле?

Разумеется, я не осведомлен о том, кто и какие задания давал Эймсу (и давал ли вообще) перед тем, как он «вышел на связь» со мной, придя вместе с Алексом на ланч в ресторан.

Знаю лишь, как он на самом деле вел себя во время наших встреч и о чем мы с ним беседовали.

Надо отметить, что в общем все беседы дипломатических сотрудников советского посольства с американцами проходили примерно по одному и тому же сценарию.

Каждый разъяснял и защищал позицию своего правительства по нескольким важным проблемам, которые являлись ключевыми в пропагандистских баталиях между Москвой и Вашингтоном.

К тому времени — в ноябре 1984 года Рональд Рейган был избран на второй срок и продолжал осуществлять свой курс на уничтожение «империи зла».

Нормальные контакты почти во всех областях взаимодействия двух стран были свернуты; женевские переговоры о контроле над вооружениями зашли в тупик.

Белый дом откровенно делал ставку на достижение военного превосходства, наращивая ракетно-ядерный потенциал и грозя Москве «звездными войнами».

В соответствии с линией, предписанной советской дипломатии еще при Юрии Андропове, нашим дипломатам надлежало демонстрировать ответную твердость СССР по принципиально важным для нас вопросам, прежде всего — относительно сохранения паритета в области ракетно-ядерной мощи.

В то же время мы настаивали на принципе недопустимости военного конфликта и стремились найти компромиссные решения по проблеме ограничения и сокращения ядерных вооружений двух «сверхдержав».

В беседах с «Уэллсом» я излагал нашу доктрину и полагал, что он, как человек, причастный к военно-политической элите, сможет донести эти принципы до сведения тех, кто задает тон в Белом доме.

Советское руководство не одобряло действия Соединенных Штатов, направленные на блокаду Кубы, и тайные операции в поддержку «контрас» (против Даниэля Ортеги) в Никарагуа.

Не могло, конечно, наше правительство согласиться и с политикой потакания мятежному движению «Солидарность» в Польше.

Одним из основных пунктов расхождений было также положение диссидентов в Советском Союзе.

Словом, в наших беседах с Уэллсом мы затрагивали самые болевые точки.

Обсуждали мы и вопросы преемственности власти.

После кончины наших лидеров в 1982-84 годах и избрания престарелого, совершенно недееспособного Константина Черненко, который умер в марте 1985 года, было ясно, что у нас в стране назревала смена поколений «в верхах».

И всех «советологов» в Вашингтоне занимал вопрос, кто придет на смену «геронтократам» в Кремле и как это отразится на внутренней и внешней политике Советского Союза.

Рику, конечно, было небезразлично мое мнение по этому поводу.

Разумеется, мы говорили не только о политике. Порой обсуждались и семейные, и личные дела.

Олдрич Эймс, надо отдать ему должное, всегда вел себя со мной в высшей степени корректно.

Прежде всего, он ни разу не попытался «завербовать» меня.

Он вполне покорно сносил мои атаки на администрацию Рональда Рейгана и даже не пытался возражать или оправдывать линию поведения высших американских эшелонов власти.

Он с пониманием и даже с благожелательностью выслушивал мои аргументы в пользу советской стороны.

Во всяком случае, я, понимая, что имею дело с разведчиком и должен быть начеку, где-то внутренне был спокоен. Я был уверен с самого начала, что общение с этим человеком не должно повредить нам, а, наоборот, может даже в чем-то помочь.