Дмитрий Окрест - Она развалилась. Повседневная история СССР и России в 1985-1999 гг.

В паблике «Она развалилась» и одноименной книге есть истории на любой вкус: история погребальных ритуалов; жизнь и судьба короля бульварной литературы; медиапартизанство журналистов Первого канала. Культовые песни тех лет соседствуют в паблике с фотографиями Первой чеченской войны, забытые перестроечные фильмы мешаются с первыми рекламными роликами. Кто успел родиться до распада, услышав эти термины, легко прокрутит ленту в своей собственной памяти.

Кто родился позже, будет удивляться, рассматривая фотографии «переходного периода» – ОМОН на улицах Риги, дембельский праздник и банкет под евродэнс. Государство и общество оказались на пороге новой и неизвестной истории. Представьте, что это загадочное десятилетие аккуратно разложено по ящикам, полкам и шкафчикам старой бабушкиной «стенки». Раньше содержимое нельзя было трогать, перекладывать или доставать, но оно всегда красовалось на самом видном месте и занимало четверть комнаты. Теперь – все можно достать и пристально рассмотреть.

Помимо выпуска и переиздания «Она развалилась. Повседневная история СССР и России в 1985–1999 годах» мы также успели поучаствовать в подкастах «Россия закрывается», «Изоляция», «Алло, это Тибет?», «Шурави». Придумали сценарий для компьютерной игры «Родина. doc» и документального сериала «Околоперестройка». Издали книгу «Они отвалились: как и почему закончился социализм в Восточной Европе», а сейчас готовим ее аудиоверсию. Готовим к выходу еще одно издание – книгу воспоминаний об уличной политике в стальные нулевые в России. Одним словом, как-то незаметно из паблика во «ВКонтакте» превратились в маленькое экспертное сообщество.

Дмитрий Окрест

Писать преамбулу ко второму изданию – это как писать письмо в прошлое. Семь лет назад появился паблик, пять лет назад вышла книга, а я снова обращаюсь к ним. С тех пор изменилось многое. И для «Она развалилась» и для меня лично. Так что второго моего предисловия не будет, будет дополнение к единственному.

Паблик оброс подкастами, циклом передач, футболками и всем прочим, чем неизбежно обрастают популярные проекты в социальных сетях. Можно сказать, что мы – те, кто делал сообщество – стали его заложниками, уже не получается бросить, отойти в сторону, кажется, ты всегда будешь каким-то элементом «Она развалилась», которого просят помочь репостом, угрожают физической расправой или которому вот нужно писать это самое предисловие.

Честно говоря, мне давно хочется избавиться от этой роли, что я и сделаю этим текстом. Мода на 1990-е как на часть какой-то идентичности, как своеобразная субкультура, уходит. Она так и осталась модой. Пришло время нормального, публицистического, культурного и научного анализа той поры, других медийных проектов, которыми уже занимается или займется в ближайшем будущем команда «Развалюхи».

Сам паблик, с которого начиналась вся эта эпопея с написанием книг, уже превратился в мемориал, в памятник самому себе, задав стандарт и форматы для многих подобных сообществ уже за пределами одной хиреющей социальной сети.

Быть хранителем памятника – занятие достойное, но мне уже не очень интересное. Я много раз думал, как на меня повлияла та эпоха: перестройка и 1990-е годы. Повлияла сильно, от бытовых до культурных привычек. Сейчас я понимаю, что не только на меня, а на всех-всех, кто сегодня живет на постсоветском пространстве, каждый день новости приносят эхо расстрела Белого дома или штурма Грозного.

Помним мы о нем или нет – прошлое всегда рядом.

Евгений Бузев

30 лет, которые прошли со времени распада Советского Союза, ментально перепахали постсоветское пространство настолько, что само представление о единой стране от Таллина на Балтийском море до Кушки вблизи границы с Афганистаном кажется относящимся даже не к истории, а к мифологии. Тем более что свои «черные» и «белые» мифы об этой единой стране с оценкой благ и ущерба от пребывания в ее составе усиленно формируются в каждом государстве, возникшем на месте СССР, включая и непризнанные. Таким же мифическим временем оказываются, по крайней мере в России, первые годы новой, постсоветской эпохи.

Поскольку с 2000 года в нашей стране начался иной политический период, никак не заканчивающийся и по сию пору, девяностые оказались выделены в отдельный период истории страны, также овеянный своими легендами. Книга не преследовала цели «разоблачения мифов» – скорее, здесь описаны те яркие, живописные или просто примечательные детали той переломной эпохи, которые сделали ее достойной мифотворчества. В ней зафиксированы моменты эффектного разъезжания когда-то единого пространства в разные стороны, которое происходило и в индивидуальных судьбах, и в истории городов, стран и социальных групп. За почти пять лет, прошедшие с первого издания книги, в России стало еще больше принято говорить о трагичности распада СССР (главным образом, связанной с утратой прежней мощи государством со столицей в Москве) и о крае пропасти, на котором, как считается, встала наша страна в 1990-е.

Надеюсь, книга предоставляет читателю возможность оценить, чем фактически наполнялись дни и судьбы на этом самом «краю», а также понять, как виделась «трагичность» современниками событий. Возможно, после этого в оценках захочется пользоваться менее пафосными риторическими приемами, говоря о случившемся чуть проще: она развалилась.

Станислав Кувалдин

Собрание сочинений Солженицына странно смотрится на полке. Меньшая его часть – это то, что сделало Солженицына Солженицыным. Первые три рассказа, два романа и тот самый «опыт художественного исследования». Ранние и поздние вещи. Ну да, для того и существуют собрания сочинений, чтобы мы прочитали, с чего все начиналось и чем все закончилось. Нельзя снимать сливки без молока: и «крохотки», и довольно дикие стихотворные пьесы – это то молоко, которое, очевидно, заслуживает читательского любопытства. Но это сколько еще томов? Два, пускай три. А все остальное – «Красное колесо», которое, в общем, мешает. Неидеальное по исполнению, уплотняющееся от «узла» к «узлу» и срывающееся на хорошо заметную скоропись, оно могло бы иметь ценность, если бы о предреволюционной и революционной России больше никто не писал, а если и писал, то мы бы были лишены возможности прочитать. Сейчас, когда все доступно, такое повествование едва ли имеет ценность, и это читательская досада – обнаруживать, что Солженицын большей частью состоит из «Красного колеса», которое не станешь читать взахлеб и которое не перевернет твоего представления о мире. Без «Архипелага ГУЛАГа» обойтись нельзя, без «Красного колеса» – можно.