Борис Кожевников - Короткие истории юриста-международника

Все замерли.

Быстрее всех сориентировался Карлетти. Он вскочил и сказал, что понимает ситуацию и оставляет нас на поиски бриллианта, а сам придет к нам снова тогда, когда мы отыщем этот камень и будем готовы к продолжению переговоров. Сложив ценник и листочек со своими пометками вчетверо и засунув его в карман, Карлетти начал раскланиваться. В ту же секунду в дверь переговорной постучали, и вошла Люба с подносом, на котором стояли чашечки с кофе и бутылка того самого «Сан-Пеллегрино». Я забрал у нее поднос и попросил проводить Карлетти на выход.

Как только за ней закрылась дверь, мы с Колей бросились на поиски бриллианта. Быстро встали на четвереньки и пошарили руками по ковру вокруг стола, но ничего не нашли. Уткин сверил лежавшие в конвертике бриллианты со спецификацией лота и подтвердил, что «улетел» самый крупный бриллиант. Прошлись по полу еще раз — ничего.

— А! Может в вазу упал! — закричал Уткин.

Вместе схватили вазу, вытащили из нее ветки, которые были, как сообщил мне Коля, понатыканы в качестве художественно-декоративной композиции супругой торгпреда, перевернули вазу, долго трясли ее, дули в нее, но все безрезультатно.

Дверь переговорной вдруг одновременно со стуком открыла Люба, вернувшаяся после проводов Карлетти:

— Я могу уже посуду забрать?

— Нет, нет, погоди! Стой! Уйди! Закрой дверь! — завопил Уткин, и после того как Люба, пожав плечами, вышла, обращаясь ко мне, сказал, что нам надо сначала найти камень, а потом только кого-то допускать сюда, потому что если этот кто-то камень стибрит, то подумают все равно на нас.

Тут только я начал осознавать, в какую передрягу попал. Бриллиант стоит кучу денег. Ну, может быть, не кучу, но кучку, которую ни мне, ни Коле Уткину не поднять, как бы мы ни старались (примерно двухлетняя наша зарплата в торгпредстве). Даже если, чисто теоретически, мы с Колей могли бы собрать такую сумму, то заменить ей пропавший бриллиант мы бы не смогли. Просто технически это было бы невозможно. Существовала отчетность, акты сдачи-приемки и прочая дребедень, в отсутствие которой нам светили очень крупные неприятности.

Пропажа госсобственности на территории торгпредства, да еще и цены немалой, означала очень крутые выводы и последствия для всех участвовавших лиц. Возможность выплаты стоимости бриллианта мы даже и не рассматривали как сугубо фантастическую. В том или ином варианте, даже если бы мы и смогли как-то вывернуться, свалить на кого-то или на какие-то обстоятельства, пропажа бриллианта означала для нас с Колей не только незамедлительное окончание служебной карьеры, но и начало долгих и безрадостных мытарств по инстанциям с объяснениями, которые неумолимо бы приводили нас либо на скамью подсудимых, либо в лучшем случае в категорию безработных и отверженных.

Посмотрев на Колю Уткина, я понял, что он, вместе со мной, а может и вперед меня разнервничался. Сам я от страха вспотел и почувствовал испарину не только на лбу, на спине и далее по всей вертикали, но даже и на обычно сухих ладонях.

Я схватил трубку телефона, набрал торгпреда и в двух словах сообщил ему, что у нас пропал бриллиант. Мне казалось, что таким образом я смогу уменьшить опасность не только для меня, но и для нас с Колей обоих. Известные принципы выживания в советских условиях состояли в том, чтобы успеть доложить начальству о проблеме первому и не допустить, чтобы тебя рассматривали в качестве промолчавшего или скрывавшего происшествие. Эти принципы были сформулированы еще в римском праве, и кому, как не мне, юристу, было их знать. [7]   Известные принципы римского права, которыми совсем не вредно руководствоваться: Qui prior est tempŏre, potior est jure , т. е. «Кто раньше по времени, тот прежде по праву» (иначе говоря: кто успел, тот и съел), а также Qui tacuit, cum loqui debuit et potuit, consentīre vidētur — « Кто промолчал, когда мог и должен был говорить, тот рассматривается как согласившийся» (иначе говоря: молчание — з??). нак согласия).

Умолчание о каком-либо провале, неудаче или полном фиаско было возможно и крайне желательно, но только в случае полной и даже абсолютной уверенности в том, что негативная информация не всплывет и ни при каких обстоятельствах не станет доступной начальству. Здесь явно был не тот случай — надо было срочно раскрываться и докладывать.

Торгпред в ответ на мое сообщение что-то прогрумкал, помолчал, а потом спросил:

— А что Уткин говорит, как он выкручиваться собирается? Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Он-то что себе думает? Дай ему трубку.

Я передал телефон Коле и пожал плечами в знак того, что ситуация пока неясна. В разговоре с торгпредом Николай сразу подтвердил, что бриллиант пропал, но заявил, что мы его найдем, непременно найдем, обязательно, не сомневайтесь.

— Не хвались на рать едучи, а хвались с рати едучи, — сообщил ему торгпред, а немного подумав, продолжил. — Я пошлю Любу, пусть она вас запрет на ключ, а вы, братцы, ищите! — и окончил разговор.

Когда Коля положил трубку, я с оттенком язвительности спросил его:

— Коля, а где, как ты обещал, бриллиант искать-то будем?

— Давай поделим эту часть переговорной, куда мог упасть бриллиант, на маленькие квадраты и снова по ним по очереди пройдемся, — ответил Коля.

Мы разделили комнату по полу пепельницей, ручками, а Коля даже выложил сигаретами линию разграничения между нами, встали на четвереньки и прошлись по полу переговорной. Безрезультатно. Просмотрели подоконник, комод, прошерстили все стулья еще раз, но ничего не обнаружили. Посидели и подумали, не мог ли Карлетти как-то прихватить наш бриллиантик, но пришли единогласно к выводу, что у него такой возможности не было, во-первых, судя по траектории полета бриллианта в сторону от итальянца, а во-вторых, потому что смысла в присвоении у него не было, поскольку стоимость этого камня была много меньше стоимости уже многолетнего бизнеса Карлетти с нами. Смотался он, конечно, быстро, что было, с одной стороны, подозрительно, а с другой — исключало возможность его участия в похищении драгоценности.

В общем, выходило, что Карлетти здесь не причем. Тогда получалось, что либо мы не можем найти куда-то завалившийся бриллиант, либо один из нас его спрятал и, грубо говоря, хочет обогатиться. Мы поглядели друг другу в глаза, и нам обоим эта мысль показалась невероятной. Затем у нас двоих одновременно возникла мысль о том, не мог ли бриллиантик как-то попасть к Любе на поднос, ведь она входила к нам примерно в тот самый момент, когда исчез бриллиант. Ну, если не на поднос, то в теории она могла его прихватить, увидев где-нибудь на столе, к примеру. Люба сцапала его предположительно тремя пальчиками — иначе камешек не ухватишь — или смахнула себе на поднос с чашками и вышла из переговорной. Как говорится, «с ним была плутовка такова». Тогда понятно, почему мы никак не можем его обнаружить. Поразмыслив немного, мы, в конечном итоге, пришли к выводу, что эта версия неубедительна — Люба, по сути, внутрь комнаты не заходила, только открыла дверь, покрой ее узкой юбки позволял ей передвигаться только мелкими шажками, да и на высоких каблуках, что не позволяло ей быстро и широко шагнуть в переговорную, чтобы что-то схватить, если бы она это что-то даже и увидела. Да и взять с гладкой поверхности стола бриллиант пальцами с ее маникюром (очень длинные и ярко-красные ногти) было просто нереально, а смахнуть его ей было нечем, по той простой причине, что никакой салфетки или полотенца она в руках не держала. Единодушно решили — не она! Оставалось только продолжить поиски.