Галина Сафонова-Пирус - В Перестройке. 1987—2000. Из дневниковых записок

…День весенний, теплый… Еще утром не были уверены, что митинг разрешат, но все же поехали, а в парке народу!.. И на всю катушку гремят два усилителя, – транслируют радио «Маяк», – поэтому Мудровский, напрягая голос, со сцены кричит:

– Директор парка пригрозил радисту: если выключит радио, то его уволят.

Люди возмущаются, какой-то мужчина… как потом оказалось, доверенное лицо Тарасова, вскакивает на сцену и надрывно кричит:

– Местные органы игнорируют народного кандидата Артема Тарасова! Ему ни отвели не только зала для выступления, но даже микрофона не дают!

И предлагает всем пойти к Обкому партии, чтобы заявить протест. Люди поднимаются с лавок… но тут радио вдруг замолкает, – выключили! – а на сцену выходит предприниматель Тарасов, тот самый, плакат которого висел на заборе:

– Ничего, что нет микрофона, я не боюсь сорвать голос.

И начинает говорить: да, экономика страны на грани катастрофы; да, народ замордован и заморен; да, медицина удручающая, экология тоже:

– Так что не новые законы надо писать… их у нас аж семнадцать томов!.. а издать один единственный, перед которым все будут равны, в том числе и те, кто руководит страной. – На Тарасове серая курточка, темные брюки, голубая рубашка и говорит он громко, словно и впрямь не боится сорвать голос: – У нас три слоя в обществе: верхушка – самый тонкий, уже живущий при коммунизме и которому на всех наплевать, средний – бюрократия и нижний – это все мы. Так вот раньше средний слой чувствовал себя уверенно и спокойно, а сейчас его стали беспокоить прострелы из нижнего, вплоть до верхнего, поэтому бюрократия консолидируется и переходит в наступление. – Лет тридцать пять ему, черная прядь волос все вздувается ветром и смотрится восклицательным знаком. – Если не победит демократия во всех сферах, – кричит надрывно, – то от нас все дальше начнут отходить другие страны. – Слушают его, затаив дыхание! – Поэтому необходимо нам всем объединяться и бороться.

Аплодируют. А он уже говорит о том, что в Москве депутаты, избранные неформально, собираются по субботам, чтобы вырабатывать свои позиции; о том, что после его выступления во «Взгляде», передаче было запрещено выходить в прямом эфире. А после него местный юрист Малашенко зачитывает письмо в центральные газеты: собрание, количеством в триста семьдесят человек, поддержало кандидатуру Тарасова в народные депутаты Союза.

– Может, кто против? – спрашивает.

Никого. И тогда зачитывает письмо и к местным властям, чтобы те разрешили собираться СОИвцам в парке два раза в неделю.

…Завтра в театре – собрание общественности по выдвижению местного журналиста Пырхова кандидатом в депутаты от СОИ. Отпечатала я на пишущей машинке аж пятьдесят объявлений, и вечером с сыном разносили их по подъездам, опуская в почтовые ящики. А сегодня я, Платон, жена брата Натали, работающая в газете завода, подходим к театру, – в шесть здесь будет собрание, – и возле него уже «моя милиция меня бережет», как писал когда-то поэт Маяковский 38 38 Массовая еврейская эмиграция из СССР началась в 1971 году. За 1970—1988 годы примерно 291 тысяча евреев и членов их семей покинули СССР. . А у Центрального универмага стоят СОИвцы с плакатами, приглашающими участвовать в выдвижении местного журналиста Пырхова кандидатом в Верховный Совет. Но вот навстречу нам идет женщина, обращается к Наташе:

– Почему меняют место собрания?

Она-то утром объявила по заводскому радио, что собрание будет в Бежичах (как начальство разрешило), но после обеда из Райисполкома ей позвонил из Обкома Патринов и сказал, что собрание, мол, перенесли в драмтеатр. А вот и он идёт в рыжем расстегнутом пальто, размахивает руками, подходит к группке начальников, выхватывает листок из папки, показывает им, потом подходит и к Наташе, сует и ей такой же, а она, не глядя в него, возмущается:

– Чего ж это вы? Утром одно говорите, после обеда другое…

А он, подсовывая листки и нам, тоже возмущается:

– Ведь не разрешали мы собрания здесь, не разрешали!

И, не дожидаясь ответа, снова убегает к группе начальников. А уже без десяти шесть, надо заходить. Зал еще полупустой, но ровно в шесть… удивительная точность!.. на сцену поднимается поджарый старичок, начинает что-то говорить.

– Подождем еще! – выкрикивают из зала.

– Чего ждать? – топчется он у стола.

Но все же уходит, а минут через пять снова появляется, говорит, что собралось всего около ста пятидесяти человек, а, чтобы иметь право выдвигать кандидата, нужно пятьсот, так что собрание не полномочно.

– А кто вы такой? – спрашивает его Платон.

Тот стреляет глазами:

– Я председатель домоуправления.

– Ну, тогда не имеете права запрещать, – горячится Платон и предлагает ему уйти со сцены.

Но тот не уходит, кричит:

– Я по поручению! Я из Горисполкома!

И начинается перепалка между залом и этим старичком. Но Платон уже предлагает избрать председательствующего и секретаря. Зал одобрительно шумит, на сцене уже стоит юрист-соивец Малашенко и избирают их с Платоном. Но тут выскакивает из-за кулис директор театра:

– Кто за аренду зала будет платить?

Люди загудели, а Платон спрашивает его:

– А вы дотацию от государства получаете?

– Пятнадцать тысяч…

– Деньги-то эти народные, вот часть из них и пожертвуйте на собрание общественности.

А люди уже идут к сцене, требуют слова. Платон вызывает секретаря Горкома Сергееву, просит объяснить, почему поменяли место собрания? Та что-то пытается ответить, но ее слова невнятны, путаны, шум нарастает, а с трибуны уже выступает какой-то мужчина в очках, возмущается, что весь день пытался узнать о месте собрания в Обкоме, но ему отвечали, что собрания вообще не будет. Его сменяет женщина и сразу начинает жаловаться, что жить в триста одиннадцатом квартале очень трудно, вода и воздух отравлены заводом, поэтому они не доверяют космонавту Николаеву, а хотят избрать местного кандидата Пырхова. За ней на сцену хромает старик в калошах:

– Нет демократии! – возмущается. – Предложенные Обкомом депутаты продажные и не будут думать о народе!

И говорит долго, как и все старики.

– Конкретнее, дед, по делу! – уже кричат из зала.

Он же из-за выкриков сбивается, уходит, но ему вослед аплодируют. Теперь говорит парень о СОИ, что их, мол, оклеветал в газете Илларионов, а на самом деле они… теперь он видит это!.. интеллигентные, бескорыстные люди. После него выходит экономист с автозавода и кричит:

– Надо составить обращение и собрать подписи всех присутствующих для того, чтобы потом еще раз…

– Вот и пишите, собирайте, – бросает ему Платон.

А на трибуне уже преподаватель института возмущается СОИвцами, но зал освистывает его. Снова поднимается тот экономист и пытается что-то предложить.