Людмила Липатова - Прошли годы, десятилетия…

Помню, как Александр – один из братьев, воевавший под Ленинградом, -после госпиталя приехал домой. Видимо, в порыве чувств, что находится рядом с родными людьми, он подхватил меня и подкинул так высоко над головой, что я сильно испугалась. Это тогда я впервые услышала в его исполнении песню:

Он аккомпанировал себе на мандолине. Кстати, все мои братья умели играть на каких-то инструментах. Значительно позднее я узнала, что эта замечательная песня «Случайный вальс», создана в 1943 году композитором Марком Фрадкиным на стихи Евгения Долматовского. Более ранний вариант был известен под названием «Офицерский вальс».

Никогда не забуду голодное послевоенное время. Как мы с вечера занимали очередь за хлебом и дежурили всю ночь. Когда открывался магазин, начиналась ужасная давка. Меня однажды чуть не затоптали. А ведь были продуктовые карточки, казалось, зачем давиться в очереди – должно же на всех хватить! Но, видимо, всё-таки не хватало. А если к купленному хлебу получался небольшой довесочек, бывало и такое, то разрешалось его съесть по дороге к дому, и это было так здорово! Поэтому, наверное, я и сейчас не могу выбрасывать даже заплесневелый хлеб.

Самым вкусным лакомством были ретешники. Изготавливали их из натёртой редьки и чуть-чуть добавляли муки. А может, это и не мука была вовсе, а картофельный крахмал. Естественно, что у нас был огород и пашня. Когда наступала пора уборки урожая, все наши силы бросались на заготовки к зиме. Не принимались никакие отговорки типа: «мне надо готовить уроки». «Какие ещё уроки! – сердито возражал отец. – Марш в огород копать картошку!»

Как только оттаивала земля, и пробивались первые зелёные ростки, мы находили съедобные корешки и тут же, ополоскав в бочке с дождевой водой, поедали их. Мы знали все вершки и корешки растений, которые могли пойти в пищу. Может быть, кто-нибудь обращал внимание на жёлто-коричневые наросты на листьях крапивы? Вы знаете, какие они вкусные! А уж когда наступала пора цветения клевера, мы его называли «кашка», и других цветов – это был вообще рай. А потом поспевали грибы и ягоды, всякие шишки. Я не оговорилась, потому что кроме кедровых орехов, мы поедали молоденькие сосновые шишки, побеги пихтовых и еловых веточек. Вот такая у нас была разнообразная (растительная), здоровая и полезная пища! Как бы сейчас сказали – экологически чистое питание.

Сбор ягод был не развлечением, а нашей повседневной работой. Рано утром нас поднимала мать, мы завтракали и шли в лес. С собой брали по куску хлеба и зелёный лук. Мы хорошо знали окрестные леса, так что найти ключик с холодной прозрачной, вкусной водой для нас не было проблемой. Возвращались мы обычно часа в четыре-пять. Уставали очень сильно. Чтобы себя подбодрить на обратном пути мы запевали песню: «Выше ногу, шаг вперёд. Дай дорогу шире – Красная Армия идёт всех сильнее в мире». Припев: «Раз, два, три. Пушки наводи, расчёт давай снаряды, наводчик наводи!» Это первый куплет, а второй куплет был очень суровым: «Ты не плачь и не горюй, моя дорогая, если ногу оторвёт, вырастет другая». И третий куплет: «Ленинград мы не сдадим, и Москву – столицу. Через море перейдём, встанем на границе».

И ведь помогало! Мы начинали более шустро идти вперёд под ритмичные звуки марша. Я записала песню в том варианте, в котором мы её тогда пели. Решила поинтересоваться в интернете, есть ли такая песня. Оказывается, есть. «Красная Армия всех сильней» («Белая армия, чёрный барон…») – песня, написанная в годы Гражданской войны композитором Самуилом Покрассом и поэтом Павлом Горинштейном (псевдоним Григорьев). Содержание её несколько раз меняли. А наш вариант был создан, видимо, в годы войны.

Кстати, когда мы ходили за ягодами, то нам не разрешалось их есть в лесу, ведь все лучшее из собранных даров леса шло на продажу, а оставшиеся ягоды сушились на зиму. Продавали, опять же, мы – дети. Сворачивались кульки из нарезанной газеты, высыпался в каждый из них стакан ягод, выкладывался в корзину и вперёд… Мы шли или к проходившим поездам (все пассажирские поезда обязательно останавливались на нашей станции Верх-Нейвинск) или в город Новоуральск, строившийся рядом с нашим посёлком. Никогда не забуду такой случай. Как только сходил снег, мы скидывали валенки и всё лето и осень ходили босиком в любую погоду. Летней обуви практически не было ни у кого из нас. Естественно, что когда мы добирались до города, а это было больше трёх километров, наши ноги нельзя было назвать чистыми. Однажды бреду я с корзинкой с кульками ягод по улице, а навстречу мне важный такой мужчина с маленькой собачкой. Она обнюхала мои ноги, недовольно фыркнула и облаяла меня. Мужчина презрительно произнёс: «Вот что значит не мыть ноги, даже собаке это не нравится. Да что с них взять – они же кержаки!»

Здесь надо сделать небольшое отступление, чтобы объяснить хотя бы коротко, кто такие кержаки. Это представители старообрядчества. История старообрядчества – история совокупности религиозных течений и организаций в русле русской православной церкви, отвергающих предпринятую в 1650-1660-х годах патриархом Никоном и царём Алексеем Михайловичем церковную реформу, целью которой провозглашалась унификация богослужебного чина Русской церкви с Греческой церковью и прежде всего с церковью Константинопольской. Раскол, вызванный реформами Никона, не просто разделил общество на две части и вызвал религиозную войну. Из-за гонений старообрядцы разделились на великое множество разнообразных течений, одним из которых являются кержаки. Это этноконфессиональная группа русских. Название происходит от названия реки Керженец в Нижегородской области. Носители культуры северорусского типа. После разгрома в 1720-х Керженских скитов они десятками тысяч бежали на восток – на Урал, чтобы потом расселиться по всей Сибири, до Алтая и Дальнего Востока.

В нашем посёлке и в самом деле было много староверов, у них даже была своя часовня, построенная в 1820 году, и кладбище рядом с ней. В 1882 году здание было отдано Единоверческой церкви, освященной во имя святого Николая архиепископа Мирликийского Чудотворца. Церковь находилась на горке, под которой мы жили. У меня даже сохранилась фотография нашего дома на фоне этой церкви. В советское время, когда любые религии повсеместно запрещались, а их служители повсеместно преследовались, эта часовня-церковь тоже была закрыта. Кресты с часовни успел снять кто-то из наших родственников. Один поставили на могилку Марии Евсеевны – моей бабушки по линии отца, а другой, помню, дожидался своей очереди на берёзе, росшей в ограде нашего дома. Потом его поставили на могилу дедушки Михаила Нефёдовича. Они и сейчас стоят на могилках, уже и дерево внутри превратилось в труху, а железо, которым были обиты кресты, терпит до сих. Одно время в часовне располагалась швейная мастерская, в которой работала моя сестра Вера. Когда приезжаешь в родной посёлок и проходишь по улице, на которой прошло детство, глаз поневоле ищет очертания этой церкви-часовни, хотя её уже давным-давно разрушили. А гора без неё стала какой-то комолой (комолыми у нас звали коров, не имеющих по каким-то причинам рогов).