Сергей Решетников - Усть-Илимские истории. В честь 100-летия ВЛКСМ

А он не врал в прямом смысле этого слова. Он дарил надежду и вселял веру в хорошее в уставшие от маяты сердца деревенских баб. От этого им было тепло на душе. Надежда помогала им ждать своих мужиков. Кому-то везло – дожидались мужей, и они с чувством безграничной благодарности вспоминали мудрого бурятского шамана. А кому не довелось дождаться, все равно вспоминали добрым словом Феофана. Ведь он им подарил надежду, и они жили ею, от того и выдержали, преодолели все испытания судьбы, сумели поднять и вырастить своих деток.

– Феофан Романович, а какой был Ленин, наш Владимир Ильич? – начинали расспрашивать мы.

Жутко интересно было узнать впечатление очевидца. Ведь для нас Ленин был иконой. Тем, чем является святой для православного верующего. Я вспоминал, как девочки в нашем детском садике разучивали стихотворение:

Вспоминал я и ответ моего папы, когда я спросил его:

– Папа, а если бы тебе сказали: «Отдашь свою жизнь, и Ленин будет живой», как бы ты поступил?

Мой папа, Алексей, не задумываясь, ответил:

– Конечно, сынок, я бы отдал свою жизнь. Это же Ленин.

Вот такая у наших людей была позиция. Ленин – это… ого-го!

А у Коняева не было ярких впечатлений от созерцания вождя.

– Ну, такой маленький мужичок. Говорил живо, энергично. Только я мало чего понимал в его пламенной речи.

Примерно так звучал его ответ на волновавший нас вопрос. А еще у меня остались неизгладимые впечатления от сдачи экзамена по истории КПСС преподавателю Ф. Р. Коняеву.

С моим корешем Валеркой Крековым перед экзаменом мы пропьянствовали всю ночь. На экзамен пришли еле теплыми. Стояли в коридоре и мандражились. Потом прошли в аудиторию. Наши сокурсники вырывали листы из учебников с материалами по теме экзаменационных вопросов и передавали их томящимся не экзамене друзьям. Подошла и наша очередь, надо выходить и отвечать перед преподавателем. Валера шел впереди меня. Он волновался, сильно растерялся и ничего не смог ответить по существу на поставленные в экзаменационном билете вопросы.

Тогда преподаватель Коняев спрашивает его:

– Товарищ студент, а происхождение у вас пролетарское?

– Конечно, Феофан Романович, пролетарское. И мама, и папа, и дедушка – все как один пролетарии, – скороговоркой с огромной надеждой, излучаемой грустными красными глазами, отвечает Валера.

– Я ставлю вам три балла. Можете идти.

– Спасибо, Феофан Романович. Большое спасибо, – звучал жизнерадостный ответ, и Валерка побежал похмеляться пивом.

Пришло время идти к преподавателю мне. Главное, чтобы Коняев не увидел вырванных из учебника листов. Он, прошедший все трудности и испытавший все возможные лишения, трепетно относился к книгам. Порванная книга – это волчий билет на экзамене у Феофана Романовича. Если попался, ищи возможность сдавать предмет исключительно другому преподавателю. У Феофана Романовича твой успех похоронен навечно. Я поправил листки учебника у себя под ремнем на пузе и бодрым и уверенным шагом устремился на баррикаду, отделявшую меня от учителя и, возможно, от получения повышенной стипендии в 46 рублей, если мне не повезет на экзамене. Момент крайне ответственный. Для бедолаги-студента стипендия была хорошим стимулом, особенно такие деньжищи!

К ответу на вопросы билета я был подготовлен по полной программе. Спасибо нашим заботливым и сердобольным девчонкам за шпаргалки.

А попался мне вопрос о группе «Освобождения труда». Обычно историю КПСС начинали изучать с этой темы. Это первые русские марксисты во главе с Г. В. Плехановым. Они в 1883 году создали в Женеве первую российскую социал-демократическую организацию. Она ставила своей целью распространение в России идей марксизма путем перевода изданных Марксом и Энгельсом работ. Феофан Романович научил нас запоминать по аббревиатуре из первых букв фамилий участников этой группы: Плеханов (1856—1918), Игнатов (1854—1885), Засулич (1851—1919), Дейч (1855—1943), Аксельрод (1850—1928). Звучало смешно. Эта тема по запоминанию исторических персонажей проходила в отсутствие наших девчонок. Мы же культурные люди, че мы будем материться в женском обществе? Нет, конечно.

Отвечаю – как песню пою, четко и по существу. Все как в учебнике. После нескольких минут моего доклада Феофан Романович уснул. Этот семидесятидвухлетний ветеран мирно посапывал. Я самодовольно тараторил и тараторил заученную тему, как будто бы ничего особенного не произошло. Как вдруг Коняев открывает свои раскосые глаза и с недовольством заявляет мне:

– А вы, батенька, товарищ студент, махровый троцкист.

– Как же так, Феофан Романович, я отвечаю все четко, как написано в учебнике. Можете проверить.

– Хорошо, давай мне этот учебник.

Взгляд его был проницательным и хитрым.

Каким-то непостижимым образом Коняев почувствовал подвох. А исходившие энергии от моей талии, где были спрятаны листы из учебника истории, наверное, излучали боль растерзанной книги. Наш восточный «шаман» уловил эти неосязаемые и недоступные простому человеку импульсы. Он чувствовал неладное. Я обалдел. Учебник был весь изодран в клочья. Взять такую же книгу, чтобы убедить преподавателя в своей правоте, уже не представлялось возможным. Студенты, сдавшие экзамен, уже разбежались. Показывать вырванные листы категорически нельзя. Я замолчал. Преподаватель тоже молчал. Пауза затянулась.

Потом вдруг послышался добродушный голос Коняева:

– Ну, что с вами делать-то? Происхождение-то у вас пролетарское?

– Да, пролетарское. Еще какое пролетарское! – в три короба правды заявил я.

– Идите, я ставлю вам три балла.

Я вышел. В коридоре меня ждала моя Лена.

– Ну как дела? Сдал?

– Сдать-то сдал. Но только теперь у меня не будет повышенной стипендии. Будет обычная – сорок рублей, – с горечью в голосе произнес я.

При этом я отчетливо понимал, что историю КПСС не знаю и на двойку. Я ее не учил в силу того, что она была мне попросту неинтересна. Я надеялся на успех своих болтологических качеств. Но не судьба на этот раз. Пересдавать экзамен я не стал. Пусть будет так. Пролетарское происхождения мне помогло. Хотя, по правде, о своем происхождении я знал мало.

Этот замечательный человек, Ф. Р. Коняев, умер в 1973 году. Вот что о его похоронах мне поведал Володя Литвинов – работник бюро международного молодежного туризма «Спутник» при Иркутском обкоме комсомола в 1978 году. В разговоре я помянул Феофана Романовича, а Володя вспомнил курьезную траурную историю.

Когда Коняев умер, на церемонию прощания и погребения усопшего в бурятский улус отправили молодого, неопытного, но умеющего хорошо произносить речи работника ОК ВЛКСМ. Назовем его Юрий. Долгая дорога, и вот обкомовская Волга у красного уголка Дома культуры бурятского поселка. Юра входит в зал. На сцене стоит гроб с упокоившимся ветераном. Кругом красное убранство, и не видать никого из людей. Юра скорбно склонил свою голову в знак уважения заслуг безвременно ушедшего, как вдруг из-за кулисы появляется граненый стакан с водкой в загадочной руке невидимого незнакомца. Юра стоит и молчит, он не знает, что ему делать в такой ситуации. Как вдруг раздается траурный голос: