Лев Липовский - Жизнь солдата

Вот примерно такой же или чуть-чуть больше был наш новый председатель. Он был одет как все начальники в то время: блестящие сапоги, брюки полугалифе, Китель военного покроя с четырьмя накладными карманами, фуражка с высокой тульей. Но вся эта одежда была миниатюрная, совсем маленького размера. Весть о его появлении моментально обошла все дома нашей улицы. Теперь не только дети, но и все взрослые сбежались на наш двор. Всем вновь приходящим старались тут же сообщить: "Сам Шулькин приехал! Сам Шулькин приехал!" Почему он у всех соседей вызывал такой интерес, я тогда еще не знал. Меня только удивляло, что на такого крохотного человечка с маленьким морщинистым лицом все смотрели с таким большим уважением. А он был меньше меня!

Шулькин походил по краю нашего оврага, заглянул в его глубину, осмотрелся вокруг и стал давать указания своим рослым – а по отношению к нему, можно сказать, великанам – помощникам. Он предложил построить на устоях деревянный желоб от нашего двора до пяты горы и опять заполнить овраг мусором и песком.

Когда Шулькин ушел, и все разошлись, несколько соседок продолжали удивляться и судачить по поводу его роста.

– Это же надо, голова меньше, чем у младенца, а соображает лучше, чем нормальные головы!

– Светлая голова!

– Бывает и тупиц выбирают туда!

Одна женщина со смешком сказала:

– Я слышала, что он предложение сделал одной женщине, а она отказала ему, хотя давно ходит в старых девах.

– Да что там говорить, у него наверно нет ничего!

Дальнейший разговор стал мне неинтересен, и я убежал на дамбу. Деревянный желоб из толстых досок нам построили за два дня. Он был метров тридцать длиной. Перед желобом русло ручья вымостили гладкими камнями. Первый дождевой поток стекал к реке, как по маслу. Все соседи были рады этому. Овраг постепенно наполнился песком и мусором. Вскоре насыпь закрыла красные кирпичи нашего погреба и выровнялась с нашим двором. Устои желоба тоже утонули в мусорной насыпи, и желоб, казалось, лежал прямо на земле. Мы, дети, стали по нему сбегать к речке.

Так благодаря этому желобу, наш двор стал опять нормальным. Мусорщиков мы попросили больше не возить к нам ничего. Овраг был переполнен. Мы отдыхали от него целых два года, и не раз возносили дифирамбы маленькому председателю городского Совета.

Но силы природы неизмеримы. Человек, к сожалению, пока бессилен против них. В конце второй годовщины нашего желоба, после затяжных осенних дождей, когда ручей разбух, как в половодье река, бурный и стремительный поток воды не уместился в желобе и пошел гулять по насыпи. Больше того, сильный напор воды разрушил каменный козырек перед желобом и устремился в заполненный овраг, сметая все на своем пути. Через несколько часов все, что здесь было уложено за два года, исчезло в пучине днепровских вод, как будто корова языком слизнула. Дядя Симон только руками развел, не зная, что и сказать. Все начиналось сначала.

Конечно, взрослым этот овраг доставлял много хлопот и беспокойства, но для детей нашей улицы события с этим оврагом, с бурными потоками дождевой воды казались необыкновенными приключениями, и мы бегали и прыгали через этот поток воды с восторгом и весельем. В это время мы тратили тетради на бумажные кораблики, которые уплывали вместе с ручьем в Днепр, а может быть и в Черное море. Я был горд, что вся эта круговерть происходит у нашего дома, на нашем дворе. Я был уверен, что все дети нашей улицы завидовали мне.

Откуда у этого ручья было столько сил? Ведь он не только у нас безобразничал. На главном шоссе, спускаясь в наш переулок, он выворачивал и разбрасывал большие тяжелые камни на край шоссе. Нам только оставалось удивляться его силе. Каждый раз дорожные рабочие ремонтировали разрушенные участки шоссе. Иначе образовались бы глубокие рытвины, и невозможно было бы ездить по шоссе.

Только наш переулок Первомайский держался молодцом против дождевого потока. Вдоль домов здесь росли могучие тополя и клены. Ручей только обнажил их верхние корни и этим ограничился…

Как я уже рассказывал, мама купила половину дома. Но эта половина была почти в два раза больше другой половины. От бывшей здесь когда-то пекарни нам в наследство осталась большая печь. На печи была целая комната, загороженная от остальной кухни кирпичной стенкой до потолка. Каменные ступени позади печи вели наверх. На такой печи тепло держалось долго, и в сильные холода мы спали здесь всей семьей. Если бы в это время кто-нибудь зашел в наш дом, то был бы очень удивлен, не обнаружив никого, потому что входа на печь сразу не увидишь, а со стороны казалось, что печь занимает все пространство от пола до потолка. Я там иногда прятался в небольшой нише за трубой. Там меня мама никогда не находила. Она осмотрит весь дом, поднимется по ступеням и глянет за печь – нигде никого – и решает, что я куда-то убежал, а я из-за трубы выберусь и лежу себе спокойно на печке. Умный человек придумал эту печь.

Кухня тоже была большая. С двумя окнами. Одно окно выходило на улицу, а другое, напротив печи, в коридор, это было большое итальянское окно. Зал был длинный, просторный. Ведь когда-то здесь был целый цех, где готовили тесто, а за длинным столом из этого теста подготавливали для выпечки булки и баранки. В зале было четыре двери. Одна дверь вела во вторую половину дома к Ривкиным. Она, за редким исключением, никогда не запиралась. Дело в том, что бывшая хозяйка дома, тетя Сарра, в отсутствие мамы, все время приходила на нашу половину, чтобы смотреть, чем мы занимаемся. (Папина сестра, неизменная помощница мамы, к тому времени вышла замуж за вдовца в Быхове и уехала туда жить.) Тетя Сарра боялась, что мы устроим пожар. Надо сказать, что боязнь ее была оправдана. В наших играх иногда имел место и огонь. Две другие двери вели в спальни.

Одна спальня была с окном и с видом на Днепр, а вторая – темная, без окон. Четвертая дверь вела на кухню. Из кухни был выход в коридор, а в коридоре одна дверь вела на улицу, а другая – во двор, третья – в чулан, где по углам накапливались всякие ненужные вещи и разбитая мебель. Там же был вход в большой погреб.

Как видите, дом у нас был больше, чем просторный. Недаром, все соседи приходили к нам отдохнуть. Они говорили, что в нашем доме легко дышится. Когда мама бывала дома, она ставила наш большой самовар и всех угощала чаем со своим печеньем. К чаю выходили и Ривкины – дядя Симон и тетя Сарра. Стол у нас большой, возможно он тоже остался от бывшей пекарни, и вокруг него часто сидели по двенадцать-четырнадцать человек. Эти чаепития запомнились на всю жизнь. Они проходили очень весело, с рассказами и шутками.

Так вот, пока мама не потеряла профсоюзные деньги, мы жили одни в этом большом доме. Мама не хотела пускать квартирантов. Она говорила, что никак не может насладиться своей мечтой – пожить в собственном доме. Но после несчастного случая с потерей денег поневоле пришлось впустить квартирантов в дом.