Лев Липовский - Жизнь солдата

Во дворе у входа в дом у них постоянно лежала двухпудовая гиря. Сколько бы раз Миша не проходил мимо, он ни разу не пропустил случая, чтобы побаловаться с этой гирей. Вот и сейчас Миша поднимает гирю и несколько раз выжимает ее над головой, а затем ставит на место.

– Попробуй, – говорит он мне. Я подхожу к гире и хочу ее слегка приподнять, как ведро с водой, а она ни с места. Вот так штука! Даже стыдно стало. Я упираюсь с обеих сторон гири ногами в землю и, напрягая все силы, с трудом отрываю ее от земли и тут же опускаю, не в силах удержать ее на весу. А Миша легко ее поднимает, делает между ног разгон и подбрасывает гирю вверх, ловит ее на лету и с разгона опять бросает вверх. Меня осеняет блестящая мысль. "Вот что мне надо, – думаю я, – чтобы стать таким же сильным, как Миша". Конечно, до двухпудовки я еще не дорос, но с пудовкой вполне смогу тренироваться.

– А пудовка у вас есть? – спрашиваю я у Миши.

– Дома нет, – отвечает Миша, – но можно поискать у отца в кузнице.

Когда я чем-нибудь загораюсь, то остановиться уже не могу.

– Пойдем поищем? – предлагаю я Мише.

– Пошли, – отвечает он с готовностью.

Миша вообще из тех людей, которые никогда не отказывают в помощи. Я каждый раз радуюсь, что подружился с ним. Лучшего друга, чем он, мне бы на всем белом свете не найти. Мы идем вверх по улице Урицкой и Бобруйскому шоссе. Почему-то на этой улице ни у одного дома нет крыльца. У всех домов вход через калитку во двор. На нашей улице тоже есть калитки во дворы, но у большинства домов есть и парадные входы в дом с улицы по ступенькам крыльца. Чем это объяснить? Да и дома на этих улицах расположены далеко друг от друга.

Мама мне рассказывала, что когда она была еще молодая, на этих улицах случился страшный пожар. Это был, наверно, самый большой пожар за всю многовековую историю Рогачева. Дома на этих улицах были построены, как говорится, один на один, без каких-либо промежутков. В тот год было жаркое лето, и дули сухие горячие ветры. От искр из нечищеной трубы загорелась крыша. Через несколько минут горели уже десятки домов. К приезду пожарной команды дома горели уже на трех улицах: от Нижегородской до Северо-Донецкой. Люди метались вокруг своих горящих домов, как очумелые, взывая о помощи, и уповали на бога, не предпринимая никаких оградительных мер против распространения огня. А он втягивал в свою сферу все новые и новые дома. Никакая пожарная команда не смогла бы с ним справиться. Срочно были вызваны пожарные команды из крупных сел и местечек Рогачевского уезда: Довска, Тихиничей, Журавичей, Дворца. А огонь с каждым новым днем продолжал расширять свои границы. Приехали пожарные команды из Быхова, Жлобина и даже из Бобруйска. Но и они с трудом удерживали дальнейшее распространение пожара. На шестой день спас положение неожиданно крупный ливень. Почти треть города превратилась в обугленные руины. Тысячи людей остались без крова…

Вот после этой трагедии и становится понятным, почему дома по этим улицам расположены так далеко друг от друга.

Мы с Мишей спускаемся по Бобруйской улице в направлении к кузнечной артели. За углом большого дома по левой стороне как раз того дома, где в каменном полуподвале когда-то жила наша семья, и где, между прочим, я и родился, открывается вид на несколько кузниц. Сейчас в этом доме живет некий Левин, однофамилец нашего знаменитого бессменного директора детдома. Четыре кузницы объединились в одну артель «Молот». Здесь я увидел наших соседей: Якова Рубинчика, отца Левы Рубинчика, и Леву Гольдберга, одного из старших братьев Исаака Гольдберга. В самой крайней кузнице работал отец Миши дядя Эля. С ним на пару работал брат дяди Эли Григорий.

Пудовой гири в кузнице не оказалось. Дядя Эля сказал, что все гири они отдали на склад. Мы вышли из кузницы и постояли у пруда, где женщины полоскали белье. Этот пруд был знаменит в нашем городе своей печальной историей. В этом пруду утонуло больше мальчишек, чем в Днепре. Пруд небольшой, но очень глубокий. Вода в нем темная и холодная, как лед. Очевидно, бьют ключи. Стоя на его берегу и охватывая все его берега одним взглядом, чувствуешь, что он уютный и приятный, особенно в жаркие дни. Работающие рядом кузнецы придают смелость мальчишкам, только-только научившимся плавать. Они бросаются в этот маленький пруд и, показывая товарищам свое умение плавать, заплывают на середину пруда. И там с перепуганными криками неожиданно тонут. А у кузнецов вечный грохот, и они не слышат, что творится на улице, а когда их позовут на помощь, мальчика на воде уже не видно. И начинаются поиски, но уже длинными баграми, чтобы хоть похоронить утонувшего. Говорили, что холодная вода сводит страшной судорогой и ноги, и руки, и последующий за этим испуг отнимает у ребенка силу и волю к сопротивлению. Много детей угробил этот приятный на вид маленький пруд…

Отсутствие гири в кузнице не остановило мое желание укрепить свои мускулы путем поднятия тяжестей. Дома я связал вместе несколько камней и стал их выжимать над головой. Получалось неплохо, но веса этих камней я не знал, и это снижало мой энтузиазм. Прошло несколько дней, и я почувствовал, что одному этим заниматься довольно скучно. Я позвал соседа Бориса Драпкина. Он попробовал поднять эти камни и сразу же бросил их, сказав, что не собирается надрываться. Из-за него и у меня пропало желание поднимать тяжести, и вскоре я забросил это дело. В любой игре нужен хотя бы один напарник, а иначе пропадает интерес. Мише Нафтолину показывать свое приспособление я постеснялся.

С Мишей я дружил крепко. Бывало целыми днями не расходились. Мне это очень нравилось. Во-первых, он очень много знал и каждый раз рассказывал мне что-нибудь интересное, во-вторых, и это очень важный момент, все теперь знали о нашей дружбе, и любители подраться перестали ко мне приставать. Иметь дело с Мишей Нафтолиным никому не хотелось. Теперь я без всякой опаски ходил по всем улицам. Даже там, где жили драчуны, никто мне больше не перегораживал дорогу, угрожая кулаками.

О том, что я встаю очень рано и дою корову, я никогда никому не говорил. Боялся, что засмеют. Но женщинам рот не завяжешь. Наверно, мама или тетя Сарра не смогли удержаться, чтобы не похвастаться мной перед другими женщинами. И вполне естественно, что это известие дошло до мамы Миши Нафтолина.

И вот к моему величайшему удивлению, Миша пришел ко мне в половине шестого утра, когда я только что выпустил корову в стадо. Оказывается, он – страстный любитель кино, чего я никак не мог предположить. Мама на кино денег не давала, и думать о нем было ни к чему. А Миша прибежал ко мне с утра пораньше, горя желанием рассказать увиденный фильм «Нибелунги» в двух сериях. Этот фильм был создан по сюжету немецкого средневекового героического эпоса. И по мере того, как Миша рассказывал об испытаниях героев, я удивлялся коварному и лживому образу жизни немецких рыцарей. До чего же люди усложняли себе и другим жизнь из-за злой зависти и ложной обиды. И конечно же, исход у всех был один и тот же – преждевременная смерть.