Юрий Максименко - Народные предания и первая Киевская Русь

Сказ про стародавние часы Русов. Сказ второй

За старые годины, за часы давніе ходили Пращуры по степям, стада гоняли, в телегах жили, и все добро на возу, и жена с детьми, и все добро – скотина в степи, овцы, коровы, лошади. А былъ въ те времена старикъ одинъ, он был Дед изъ Дедовъ, самый старый, самый древній, всемъ Дедамъ Дедъ. И не боялся тотъ Дедъ никому правду речи, правду речи, укоряти кого, а хоть бы Царю самому, коли надо, и было ему за то поваженіе великое, и все спешили къ нему за советом, и все несли Деду кусокъ лучшій, ягоду малину, землянику какую, а то Дедъ бралъ и детямъ раздавалъ. А за часу того люди не знали а ни хлеба, ни картошки, ни капусты, собирали щавель въ поле, а ту щавель ели, катранъ брали, корень сладкій, да желтых петушков листъ зубчатый, и темъ жили, молоко пили, мясо ели, а ни горя нашего, ни труда не знали. И сидятъ въ ночи у костра большого, а старый Дедъ бывальщину заведетъ, побасенки рассказываетъ имъ, а по темъ по побасенкамъ и правду скажетъ, про еще старшіе часы, про Пращуровъ, а про техъ Щуровъ 10 10 Т. е. Предков. , что сам сивый, а борода желта, зелена стала отъ древности старой, ото всех годовъ, что и близкихъ детей нет уже, ни сыновъ, ни дочекъ, ни внуковъ, и что правнуки поженились давно, у самихъ бороды сивые, а правнучата скоро замужъ выйдут, скоро поженятся.

И скажетъ Пращуръ такой людям добрымъ: «А теперь вы, люди добрые, не знаете, какъ было въ часы, когда Пращуры наши могилы копали, Царей хоронили, а съ теми Царями коней его добрыхъ, а съ ними и вояков его, верныхъ слугъ, а съ теми слугами и жену его, что сама на себя руки наложила, передъ саньми Царскими убиваючись, чтобъ съ ним ехать въ Край Дальній, на Святую Воду Реки Большой, а где семь Рек течетъ, где Рай стоит, а тому Раю имено Ирій есть, и тамъ цветы цветутъ, не вянутъ николи, и тамъ Ангелы летаютъ, тамъ птицы поютъ, въ кущахъ зеленыхъ садятся, и николи листъ съ техъ кущей не падаетъ. А и тамо сынъ мой родимый живетъ, сынъ родимый, что в бою убитъ былъ отъ руки поганца, злого недруга, а и тамъ Деды наши и Прадеды, что пошли на вень Богу жати, а что больше до нашего поля не придутъ, на коровъ, овновъ не глянутъ больше, а и те тамъ живутъ, стада гоняютъ, а и Царь ихній – Богъ одинъ нашъ, а Ему, Богу, ответъ держатъ, и его одного только слушаются. А и въ томъ Раю-Ирію ясномъ въ зиме птички живутъ, весны ждутъ, а по весне, коли зелено все, коли вишни цветутъ, домой летятъ, подъ крышу нашу, в гнездо свое, что о прошлый годъ птенцовъ водили и въ этотъ еще, гляди, выведутъ. И летятъ скворцы, ласточки наши, летятъ жаворонки, Бога славятъ, летятъ весной подъ крышу нашу, и щебечутъ намъ, а мы не разумеемъ, а щебечутъ они слово ясное, несутъ приватъ намъ съ Того Света, отъ Родичей нашихъ, что пошли на вень, на жатву Божію, а что нас помнятъ, а хотятъ намъ сказать про добро наше, а хотятъ помочь, зла уберечь! И знаютъ они все, что будетъ съ нами, а имъ Богъ сказалъ и Ангелы Его, и говорятъ они ласточкам малымъ: „Ты лети, лети, ласточка малая, лети домой, весточку неси, а скажи отцу с матерью, чтобъ по мне не плакали, не тревожили! Я свое отжилъ, отстрадалъ уже, и пускай они доживаютъ, а пускай они свое дострадаютъ!“ И летитъ ласточка, грудка белая, прилетитъ домой, на дерево сядетъ, защебечетъ, засвищетъ, за сердце возьметъ, а и что она говоритъ, не разумеешь ее! А говоритъ она, чтобъ не печалился, не тужилъ понапрасну по отце съ матерью, что отжили они свое, и ты живешь, а отживешь, – и ты с ними будешь!»

Сказ про царя Огылу Чудного

За старого часу, въ древнее время, коли пасли пращуры наши скотину въ степи, да жили там же, домовъ не строючи, былъ царемъ у них Огыла Чудный, а былъ тотъ царь силенъ, какъ два быка, что деревяннымъ плугомъ поле пашутъ, а былъ онъ силенъ, какъ два жеребца, что съ возом пшеницы по горам скачутъ, скачутъ и не уморятся, скачутъ не станутъ, въ пене летятъ съ возомъ тяжелымъ, а духа перевести не хотятъ, ибо такая сила въ нихъ, что устали не знаютъ, такой Огыла-царь был Чудный, что телегу за задки бралъ одной рукой, изъ колеи вытягивал, сбоку ставил, и что кони на него оборачивались, силе той страшной дивилися. И ходило съ царем въ степахъ много люду, почитало его и поважало, за силу его страшную, за добрость, за заботу всегдашнюю про всех людей.

И было у Огылы два сына молодыхъ, два сына, яко два месяца, молодые да пригожіе, чисто въ матерь ихъ, что давно померла. А коли померла мать ихняя царица, да заплакалъ по ней царь, детей взялъ, да миловалъ ихъ, голубилъ, двояшекъ милыхъ, да такъ при себе, на царской телеге держалъ, при себе кормить заставлялъ, самъ пеленалъ, да сталъ им заместо матери, и дети возле него игрались, и дрались друг съ дружкой, и смеялись, а онъ на нихъ покрикивалъ, ласкалъ ихъ, кормилъ, поилъ, спать укладывалъ. И выросли сыны те, какъ два явора, другъ въ друга подобные, а и самъ отецъ не зналъ, кого из нихъ зовут Бровко, а кого Вовко. И росли дети те, какъ трава въ степи, сильные, здравые, веселые, да и стали подрастать, стали бороться, на коняхъ скакать, до людей тулиться, военному делу учиться, саблей рубить, пикою врагу грозить невидному, говоря такіe слова всякій разъ: «Погоди, враже, царями будемо! Мы тебе укажемо, какъ нашихъ бить, какъ девчатъ хватать, уводить въ степи!» И любилъ ихъ за то народъ вольный, за ласку ихъ, за хоробрость ту, да за то, что всехъ защищать обещалися, что клялися быть людямъ верными, отцу не перечить, всехъ хранить, и за то, что братья целовали бляхи, что на возу отцовскомъ были повешены, и гремели, звенели, коли кони идутъ, а то, чтобъ все знали, что царь Огыла едетъ! И еще целовали бляхи те царевичи, обещались всякую беду сломить, да чтобъ народ живалъ счастливо, чтобъ слезы единой ни по чем не пролилъ, да чтобъ было отцамъ уваженіе, матерямъ почитаніе, детямъ храненіе, да чтобъ старцамъ былъ кусокъ хлеба, молока крынка, покой к старости, да чтоб дети кормили ихъ, во всем слухались и не было бы нигде небреженія, ни вдовамъ, ни сиротамъ забвенія. Радовался царь Огыла на нихъ, молилъ Бога, чтобъ росли здравые, чтобъ николи ихъ беда не тронула да чтобъ слово свое исполнили, что давали, бляхи целуючи.

И случилась съ врагами тутъ война лихая, налетели в ночи, побили многихъ, и скочили царевичи наконь, за врагами погнались, отбили полонниковъ, сами врагов въ полонъ взяли, къ возам пригнали, и съ того часа стали мужать они, во всемъ царю покорялися, въ силу вошли, и всякій разъ враговъ били въ сече крепкой, другъ за друга летя, какъ голуби, другъ дружку храня въ бою лихом, и какъ соколы враговъ когтили, боронитися не давали имъ, а людей своихъ защищали саблюкою, и рубили сплеча, пополамъ къ седлу врага злого, незадачного. Вотъ и стал царь Огыла хворать, сталъ и силы лишаться опрежнія, да хотел воза поднять единожды одной рукой, какъ опреждева, да не смогъ и двумя изъ ямы вытягнуть, и селъ наземь, уплакался, сталъ речи вести, что не може онъ более жити, надъ народомъ своимъ царевати, якъ силы давно лишался той, а и самъ враговъ бить не могъ больше. И пришли предъ него два сына-царевича, и сказали так: «Что плачешь, отецъ, а разве мы не руки твои? А разве мы не сила твоя страшенная? А разве ты не глава наша мудрая, сединами войны убеленная? И речешь намо, что делати, такъ и будемъ то делать тебе!» И всталъ царь Огыла отъ плача своего, благословилъ сыновей на царствованье, и сказалъ имъ, чтобъ любили друг друга, а самъ до воза полезъ, ногу закинулъ, чтобъ прилечь отдохнуть, и не могъ уже, и подняли его царевичи, как перушко, положили на коврецы бархатные, обложили кругомъ подушками и сказали: «Теперь сиди, отец нашъ, на возу своемъ гремячіемъ, и прави нами, будь главою нашей, а мы тебе во всемъ почетъ дадимъ, во всем тебя, отца, послухаемъ».