Гай Барроуз - Проклятье Центральной Африки. Шесть лет среди людоедов

Рабский труд – это единственное средство, которым государство обеспечивает работу своих плантаций, поскольку уровень оплаты труда, естественно, не будет привлекать сюда женщин добровольно – тем более что они могут быть наказаны штрафами за малейшие упущения. Они получают от четырех до пяти франков в месяц и имеют продовольственные пайки. Их оплата производится в натуральной форме – тканью, бисером, медью и т. д., а цена, по которой эти товары продаются, вдвое превышает их истинную стоимость.

Женщина с точки зрения туземца является самой ценной собственностью, которой он обладает, и он может заработать больше, держа ее дома и продавая результаты ее работы. Кроме того, условия найма государства предполагают семилетний срок, поэтому еще труднее убедить туземца отправлять жену на работы добровольно. Но это не очень беспокоит государство. Если труд нужен, труд должен быть получен, поэтому отправляется экспедиция, чтобы захватить рабов, если поставки каучука не отвечают требованиям. Конечно, женщины редко возвращаются в свои племена. Как правило, их родственники были уничтожены в ходе рейда, в котором сами они были захвачены, и, вероятно, их деревня теперь – это масса кустарников и деревьев. Кроме того, семь лет – это долгое время для примитивного ума, и старое окружение и воспоминания о родной деревне вскоре стираются из-за не очень восприимчивых умственных способностей дикарок. Многие умирают, многие вступают в брак с солдатами. Некоторые из них «взяты под защиту» белых людей (называя вещи своими именами – стали наложницами). Возможно, их деревни, если таковые существуют, находятся на другом конце страны, на расстоянии тысячи миль или более от станции, где они работают – и государство формально берет на себя обязательство вернуть женщин на родину. Если они попытаются идти к дому, то рано или поздно будут убиты в джунглях и съедены тем или иным племенем людоедов, через чей район они будут вынуждены пройти. Так что многие из них вновь заключают контракт, не имея ничего лучшего. Освободившись от рабства, они чувствуют себя бездомными, как и освобожденные рабы Америки, когда реальная свобода стала фактом.

Я знал одну женщину, которая вернулась домой после того, как ее семь лет рабского труда истекли. Она была нищей в течение всего периода своего контракта, но затем «под белой защитой» накопила то, что для туземца является огромным состоянием – довольно много ткани, бисера и браслетов.

У нее был любопытный способ торжественно обставить свое возвращение – она купила двух рабов у местного вождя, убила их и умылась в их крови. Это было проявлением экстравагантности «богатого человека», как разжигание курительной трубки пятифунтовыми банкнотами.

Трудно сказать, какое место займет кофе Конго на рынке будущего, а в настоящее время ему вообще нет места, отчасти потому, что скорость транспортировки недостаточно высока, отчасти из-за слабости местного рынка и невысокой квалификации бельгийских плантаторов и их нежелания тратить деньги на надлежащие орудия труда.

Господин Малет, знающий особенности выращивания кофе, так характеризует кофейные плантации в Конго:

«Старые кофейные деревья находятся в состоянии пышного роста, их никогда не обрезали с тех пор, как они были посажены. Я без колебаний говорю, что сюда нужно отправить пятьдесят рабочих с ножами или секаторами, в результате чего только такая обрезка может привести к удвоению урожая. Деревья стали настолько „сросшимися“, что солнце не может попасть на несущие ветви, и, следовательно, кофейные зерна не могут появиться».

Говоря о плантации Барумбу в округе Арувими, господин Малет говорит: «Это единственное светлое место в этом районе, где опытный плантатор может сделать успешную прибыльную плантацию. Но, как и у всех остальных, ему не хватает усердия, инструментов и машин».

Вот как г-н Малет описывает работу бельгийских колонистов на кофейной плантации Моганджо:

«С сожалением я должен отметить, что подготовка земли для кофе была проведена наиболее небрежно. Деревья остались стоять группами и без какой-либо регулярности или системы, так что в некоторых местах кофейные ветви слишком затенены, а в других, наоборот, вообще нет тени. Тростники или подлесок вырублены кое-как, корни не выкорчеваны должным образом, так что теперь в некоторых частях плантации снова появились сорняковые заросли. Фактически, расчистка плантации показывает, что это делал человек, ничего не знающий о подобной работе».

В этом месте также предпринимались попытки выращивания какао, и господин Малет воспользовался случаем, чтобы сообщить нам об этом:

«По странному противоречивому положению вещей, – пишет он, – деревья какао, которые абсолютно необходимо затенять, были посажены в единственном месте, где все другие деревья были срублены, в то время, как деревья кофе, которые не требуют тени, были посажены под густыми кронами тропических исполинов. Деревья какао имеют жалкий вид, и листья, все без исключения, съедаются насекомыми в клочья. Почва по своему составу не подходит для успешного выращивания этого продукта. Верхний слой почвы здесь – почти чистый песок с небольшим количество гумуса на поверхности, чуть ниже – жесткая желтоватая глина. Я вырыл несколько ям в различных частях плантации. В каждом случае вода встречалась, как правило, уже на глубине метра, и нигде сухой слой не превышал полутора метров, что доказывает непригодность всего места для выращивания растений, чьи корни проникают в эту глубину».

Случайного читателя поразит тот факт, что бельгийцы, прежде чем потратить свои деньги на обустройство плантации какао, могли бы убедиться в непригодности местности, но это их обычный путь: они предпочитают колонизировать страну, основываясь на невежестве и глупости. В конце концов, они, как правило, вынуждены использовать английский опыт.

Говоря о сорняках, господин Малетон пишет:

«Сорняки здесь очень густые, а в некоторых местах настолько высоки, что молодые кофейные деревья под ними не видны. Такому положению вещей могут быть две причины: отсутствие прилежного труда, и неосведомленность со стороны ответственных людей о методах прополки тропической плантации».

Это фактически подводит итог всей истории выращивания кофе в Конго, и я не думаю, что на европейском рынке есть причины опасаться конкуренции местных плантаций.

Несмотря на частые заверения короля Леопольда в том, что единственная программа правительства «Свободного государства Конго» – это работа по моральному и материальному возрождению, я склонен думать после многолетнего проживания в стране, что моральное возрождение со стороны государства просто не существует, и что материальная часть программы является оправданием для коммерческих операций в колоссальных масштабах. В прошлом я был обязан выступать в качестве должностного лица в некоторых ветвях власти. Это была государственная служба, во время которой я познакомился с методами «материального возрождения», и понял, что до сих пор не слышал о чем-либо моральном в «Свободном государстве Конго». Главный бизнес в стране – каучук и слоновая кость; как комиссар округа в прошлом, я утверждаю, что знаю кое-что об обоих промыслах, и могу сказать, что государство занимается этими делами через посредство своих гражданских и военных администраторов и поощряет их усердие наградами в виде комиссионных от продаж.