Елена Рерих - У порога Нового Мира (сборник)

Но годы давали себя знать, и временами нечеловеческая усталость овладевала ею.

«Мне уже 70 лет, и я прошла Огненную Йогу… Как неземно трудно принимать в физическом теле, среди обычных условий , огненные энергии. Огненная трансмутация утончила мой организм, я остро чувствую всю дисгармонию и все пространственные токи, мне трудно среди людей, и сейчас монсун и духота, с ним сопряженная, очень утомила меня. Сердце дает часто «мертвые точки», и приходится прибегать к строфанту, этому моему спасителю. Кроме того, и времени у меня мало, ибо много часов уходит на сообщения и переписывание их. Зрение мое тоже ослабло, и мне трудно писать мои записки, записанные часто бледным карандашом. Все эти записи требуют приведения в порядок, а приток новых не прекращается…» [66] Там же. С. 355.

Теперь она дорожила каждой минутой и позволяла себе погулять только вечером. Она спускалась по деревянной лестнице со своей мансарды и выходила в партер, украшенный цветочными клумбами. В «Крукети», где она жила вместе с сыном, всегда было много цветов. К вечеру цветы пахли сильно и тревожно. Она сходила по склону к сосновой аллее, откуда был виден хребет Канченджанги. Вечерние снега Священной горы светились розово и таинственно.

Потом она снова поднималась к себе, окно в ее комнате вспыхивало желто и мягко. «…Космическая ступень близится, и нужно встретить ее мужественно» [67] Рерих Елена . У порога Нового Мира. С. 360. , – записывала она.

В предлагаемом читателю сборнике лишь небольшая часть материалов, оставленная Великой Космической сущностью с одной лишь целью – пусть будет наш путь хотя бы немного легче ее Пути. И пусть мужество на нем не изменит нам…

Елена Ивановна покинула этот мир в 1955 году. В одном из своих последних писем она писала: «Не говорю об Учении Нового Века, ибо мало доросших сознанием, что Учение Живой Этики и есть Новое Провозвестие. Но и это придет. Будет время, когда Учение это станет мировым и ляжет основанием воспитания и появления нового человечества, нарождение которого ускорит мечту человечества об уничтожении смертельных заболеваний и достижении долголетия земного и появления человека в новой, утонченной оболочке» [68] Там же. С. 446. .

Рукопись очерка «Сны и видения» хранится в рукописном отделе Международного Центра Рерихов. Для публикации взят наиболее полный, авторизованный машинописный вариант. Отдельные части очерка создавались в разное время, и лишь в 1949 году Елена Ивановна собрала их вместе. Об этом она пишет в письме З.Г.Фосдик от 7 февраля 1949 г.

31 января (ст. с.) 1879 года в С[анкт]-Петербурге, в доме на Сергиевской ул., в семье архитектора-академика Ивана Ивановича Шапошникова и его жены Екатерины Васильевны, урожденной Голенищевой-Кутузовой (прав[нучки] фельдмаршала кн[язя] Смоленского), родилась дочь, названная Еленой [69] В записях речь идет от третьего лица. . Появление на свет этой девочки было нежелательно темным силам, и меры были приняты, чтобы пресечь ее рождение. Во время этой беременности мать страдала мучительными приступами тошноты и рвоты; чтобы облегчить их, она начала принимать разные лекарства, часто без ведома врача, и в результате – она опасно занемогла. По совету врачей ее спешно увезли в поместье родителей в Псковской губернии, где продолжительное время мать оставалась настолько слабой, что не могла ходить и целыми днями лежала на диване в комнате, где висела большая картина «Моление о Чаше». Она полюбила эту картину и часто впоследствии вспоминала, жалея, что не увезла ее тогда с собой, и даже уверяла, что в профиль с распущенными волосами девочка напоминает ей Облик, запечатленный на картине.

(Девочка родилась настолько темной из-за сильнейшей желтухи и [с] такими темными волосами, что отец прозвал ее «калабрской разбойницей», прозвище это применялось и потом, наряду с другими, отнюдь не смущая девочку, привыкшую к ласковым шуткам отца.) [70] В оригинале текст вычеркнут. Физически девочка развивалась нормально, даже ускоренным темпом, ибо уже десяти месяцев начала ходить и говорить. Рано начала проявлять большую чувствительность и чуткость к малейшим оттенкам речи и проявлениям резкости и несправедливости. В трехлетием возрасте начались приступы необъяснимого плача, который переходил в неистовый крик. Ничто и никто не мог утешить ее. Не помогали и угрозы и устрашения. Приступы эти так же внезапно прекращались, как и начинались. Явление это стало постепенно слабеть и к пятилетнему возрасту совершенно прекратилось.

Девочка росла редко чуткой к красоте во всех ее проявлениях, особенно запоминала красоты природы. Также с трехлетнего возраста остались резко запечатленными поразившие ее красивые облики матери и брата.

Брат девочки умер пяти с половиной лет от дифтерита. Девочке уже шел пятый год. Мать стала больше заниматься ею и даже начала, шутя, учить ее читать. Так, девочка по утрам приносила матери в постель газету, и, пока мать пила свой чай, девочка, сидя в ногах ее кровати, спрашивала значение крупных букв, в большинстве случаев на столбцах покойников, и так незаметно, на газете, кубиках и картинках, девочка освоилась с азбукой и стала бегло читать. Так же быстро одолела и азбуки, франц[узскую] и немецкую; к шести годам свободно читала и даже писала на трех языках.

Несмотря на нянек и разных бонн и учительниц, девочка росла очень самостоятельной и больше всего любила играть и читать в одиночестве. Сверстницы утомляли ее и не оставляли никакого впечатления. Самостоятельность девочки сказывалась также в упорном отказе повторять слова молитвы, которую она и брат ее должны были читать перед сном. Девочка молилась своими словами о том, что ей было ближе всего. В семье существовал рассказ о том, как девочка молилась: «Боженька, спаси и сохрани папу, маму, бабушку и мою корову». (Корова была игрушечная, но настолько большая, что в густой траве ее принимали за теленка, что приводило девочку в восторг.) [71] В оригинале текст вычеркнут.

Интерес к книгам проявлялся с самых ранних лет. Книги стали лучшими наставниками и друзьями. Первой и самой большой радостью были два тома Библии с иллюстрациями Г [устава] Дорэ. Книги эти были настолько велики, что девочка не могла поднять их. Потому она могла любоваться ими лишь тогда, когда кто-либо из взрослых давал ей их. Но так как книги были дорогие, то ей неохотно разрешали пользоваться ими. Книги эти многие годы были ей источником истинной радости. И когда она подросла, она уже сама, тайком, тащила из кабинета отца толстый том, вся сгибаясь под тяжестью его, тащила в свою комнату, где с замиранием сердца могла снова созерцать любимый Облик Христа и страдать его страданиями.