Франциска Шедеви - Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов

Сама Мария Павловна не слишком одобряла решение Венского конгресса расширить территорию герцогства, в особенности за счет земель королевского дома Саксонии. В переписке с мужем она высказала недовольство тем, что Карл Август согласился на эту «недостойную» с ее точки зрения компенсацию: «Нам не полагается принимать обломки подобного кораблекрушения» [128]. Характерно, что, со своей стороны, Карл Август не одобрил «проекта Марии Павловны» при помощи брата «заполучить» всю область бывшего княжества Фульды – как дотацию и летнюю резиденцию для семьи наследных принцев [129]. На самом же деле также и земли Фульды ставили перед ней немалую нравственную дилемму, о чем свидетельствуют публикуемые в приложении к данной книге письма ее к матери периода Венского конгресса.

Но в историю Мария Павловна вошла все же как «Княгиня мира». И пророческими оказались слова Гете, сказанные им в 1813 г.: «Она вполне заслуживает быть Княгиней мира, хотя отлично показала себя во время войны, и с того времени, как она здесь, многому смогла посодействовать» [130]. Впрочем, и сама Мария Павловна, в письме к матери, однажды все же обмолвилась о «будущем», для которого сама она «сделала все, что смогла» [131].

По-видимому, не только война придала жизни Марии Павловне двойственность, заставив ее постоянно ощущать себя между двух фронтов, двух отчизн, двух семей. Ощущение это было свойственно ей с первых же дней появления в Веймаре. Кем все же чувствовала себя она, отдавшая более пятидесяти лет жизни немецкому городу, который брат Александр, чтобы утешить ее, поначалу все сравнивал с Афинами? Мы помним, что, приехав сюда, она сразу же категорически запретила себе всякие его сравнения с Петербургом, «чтобы не портить себе жизнь», как она писала матушке [132]. Свое намерение она выполнила. Не пытаясь превратить Веймар в некое подобие Петербурга, она стала со временем его мудрой правительницей, ведя себя как истинная немецкая герцогиня, а не избалованная русская великая княгиня. Однако внутренне никогда не переставала чувствовать себя именно русской княгиней [133].

Ее тоску по родине несколько скрашивало частое появление в Веймаре соотечественников, которых она принимала с неизменным радушием (уже в 1805 г. приток русских путешественников в Веймар настолько увеличился, что возникла необходимость построить новую гостиницу, известную под названием « Der russische Hof» или « Hôtel de Russie» ). Как писала М.С. Муханова (дочь обершталмейстера), посетившая Марию Павловну в Веймаре по пути на воды: «Ни один русский не проезжал через Веймар, не посетив ее и не быв приветствован. Когда мы были у великой княгини, можно было только удивляться ее радости и радушию, с которым она приветствовала моего отца и мать, каждый день посылала за нами свой экипаж, даже великий герцог участвовал в том же» [134].

Приведем здесь также характерные, легко узнаваемые по стилю строки письма Карлу Отто в Веймар известного русского журналиста А.Е. Измайлова: «Если можно, доложите при случае Ея Высочеству, что мы с женою очень помним милостивый и обворожительный Ея прием; что жена моя всегда с восторгом о Ней вспоминает и, когда ни бывает у почтеннейшей соседки нашей Вице-Адмиральши Н.В. Сарычевой, всегда попросит у нее позволения поглядеть на портрет Ея Высочества» [135].

Особенностью веймарского стиля жизни, и, в частности, общения Гете и Марии Павловны еще в первую половину ее проживания в Веймаре была своеобразная взаимодополняемость их домов в качестве культурных центров Веймара. «Все, кто приезжал в гости к Марии Павловне, оказывались в гостях у Гете и наоборот», – отмечали современники [136]. Причем, в отличие от других дворов, где, как правило, скорее поэт мог позволить себе предстательствовать перед монархом, здесь чаще монархиня предстательствовала перед поэтом и, пользуясь благорасположением Гете, представляла ему и вводила в его дом многих своих соотечественников. Из литературных путешественников, посетивших Веймар и проводивших время у Марии Павловны, упомянем А. Тургенева (в Веймаре 16 марта 1826; 6 – 8 августа 1827; 3 – 13 мая 1829 и 6 дней в июне 1836), В.А. Жуковского (в Веймаре 29 – 30 октября 1821; 3 – 7 сентября 1827; 23 – 26 августа 1833; 6 – 15 сентября 1838; 26 – 27 марта 1840) [137], А.И. Кошелева (4 сентября 1831), С.С. Уварова и З.А. Волконскую, посетившую Веймар в мае 1829 г. вместе с сопровождавшим ее семейство С.П. Шевыревым [138].

З. Волконская, уезжая из Веймара, описывала в путевых записках именно слиянность здесь культуры и двора: «Удаляясь от пантеона великих писателей германских, моя душа исполнена чувствами благоговейными. Все там дышит наукой, поэзией, размышлением и почтением к гению. Гений там царствует, и даже великие земли суть его царедворцы. Там я оставила ангела, проливающего слезы на земле» [139]. В последней фразе слышался намек на Марию Павловну, к которой Волконская была искренне привязана. Именно на ее посредничество она рассчитывала, переслав в Веймар кантату, посвященную памяти Александра I, для ее перевода на немецкий язык. Автором перевода ею виделся Гете [140].

C впечатлениями Волконской от Веймара и Марии Павловны поразительно рифмовались и впечатления А.И. Тургенева десятилетием позже. «Поутру отправился я с канцлером Мюллером в Тифурт, – писал он, – где я бывал некогда с мечтами и воспоминаниями, с грустию по умершем брате и благодарностию к той, которая не чуждалась этой грусти… Она все живет здесь и одушевляет, воскрешает прошедшее, олицетворяет в себе одной – Луизу и Амалию – и о ней со временем скажет Веймар, как Россия о ее матери: “pertransit benefaciendo”. Помню, что в беседке, где Шиллер и Гердер любили и заставляли любить человечество, вырезал я на камне несколько слов благодарности» [141]. Вообще же с Тургеневым, у которого к Веймару было свое ностальгическое и почти родственное отношение, Мария Павловна, как свидетельствуют ее дневники, общалась особенно часто на предмет благотворительности; он же привозил ей найденные им в Париже и Риме документы по истории рода Романовых, которая особенно интересовала Марию Павловну в 1840-е гг. [142]Кстати, именно Тургенев подарил Гете хранящийся ныне в архиве Шиллера и Гете автограф обращенного к нему письма Карамзина [143].

Со многими русскими литераторами, дипломатами, придворными Мария Павловна, кроме того, состояла в переписке. В ее архиве отдельные своды и фонды составляет переписка с З. Волконской (Th HA AXXV R 130), Е. Мещерской (Th HA AXXV R 150), Э. Мещерским (Th HA AXXV R 151), П. Мухановым (Th HA AXXV R 183), С. Уваровым (Th HA АXXV R 68), А. Бенкендорфом (Th HA AXXV R 105), В. Ханыковым (Th HA AXXV R 308), В.Ф. Одоевским [144]. Два фонда разрозненной переписки Марии Павловны с русскими литераторами, в которых хранятся также посылавшиеся авторами сочинения, известны под названием «Russische Korrespondenz Maria Pavlovnas» («Русская переписка Марии Павловны») (Th HA AXXV R1, R4). В них, помимо публикуемых в настоящей книге писем Н.М. Карамзина, И.И. Лажечникова, А.И. Михайловского-Данилевского, содержатся письма В.А. Жуковского 1828 и 1849 гг. и его стихи на кончину Марии Федоровны, письма Aнны Буниной 1820, 1821 и 1829 гг. с приложенными к ним стихотворениями, письмо Н. Гнедича 1830 г. с приложением перевода из Гомера, письмо Шишкова, сопровождавшее присылку Атласа к «Полному собранию ученых путешествий по России», а также перевод на немецкий язык сербских песен и записки о войне 1812 г., письма Д. Хвостова 1819 и 1827 гг. с приложением четырех томов его сочинений, письмо А.Е. Измайлова 1826 г. с описанием петербургской жизни и приложением стихов «На кончину императрицы Елизаветы Алексеевны», письмо А. Ширинского-Шихматова 1827 г. с экземпляром похвального слова императору Александру, письма М. Сперанского и Д. Северина [145].