Петр Столыпин - Нам нужна великая Россия

Виленская губерния. Открытка из серии «Губернии Российской империи». 1856 г.

Правда, занят он был страшно, не имел ни минуты отдыха, что отразилось и на его здоровье, все время был окружен интригами и не имел откровенной и искренней поддержки ни со стороны своих товарищей по кабинету, ни со стороны государя, весьма ревниво относившегося даже к той популярности, которой пользовался Столыпин…

Самым интересным эпизодом из деятельности Столыпина в эту эпоху было проведение через законодательные палаты закона о введении земства в юго-западных и белорусских губерниях. Сначала было предложено ввести своеобразное земство во всем Западном крае с приданием особых преимуществ представителям русской национальности, но как ни вертели и каких только комбинаций ни придумывали, оказалось, что достичь этой цели в Северо-Западном крае (губерниях Виленской, Ковенской и Гродненской) совершенно невозможно за отсутствием в них русского элемента, и поэтому самая мысль о введении земства в нем была оставлена.

Внесенный правительством законопроект был Государственной думой рассмотрен, в известной степени изменен, и затем он автоматически перешел для рассмотрения в Государственный совет. Государственный совет, по-видимому, в общем не сочувствовал этому новому проекту, применил чрезвычайно странный способ его отклонения; он сразу отклонил переход к постатейному обсуждению, т. е. признал его не стоящим рассмотрения. На основании каких соображений Государственный совет решил применить такой грубый и оскорбительный для лиц и учреждений, работающих над законом, способ его провала, мне в точности неизвестно. Если бы Государственный совет не сочувствовал положенным в Основные законы принципам, то он мог при рассмотрении его изменить их коренным образом, и если бы и этим он остался неудовлетворен, то никто не мешал ему при окончательном голосовании закона в целом отвергнуть его. Результат был бы тот же самый, но, по крайней мере, все произошло бы без скандала.

Нельзя допустить, чтобы этого там не сообразили: в составе Государственного совета было немало таких знатоков в области техники проведения всяких делопроизводственных фокусов, которые не могли этого не знать, но, очевидно, в расчеты его входило совершенно сознательно сделать именно то, что он сделал… Государственная дума, осведомившись об отклонении Государственным советом ее проекта целиком, без рассмотрения, моментально внесла тот же проект за своими подписями в порядке собственной законодательной инициативы. Подписей было под этим якобы новым законодательным предположением собрано множество, составлявшее значительное большинство Думы, так что все требуемые наказом формальности могли быть выполнены в кратчайший срок, и через какой-нибудь месяц отвергнутый Государственным советом проект мог бы снова быть внесен на его рассмотрение.

Вид части зала Дворянского собрания во время совместного заседания Государственного совета и Второй Государственной думы

Столыпин усмотрел в поступке Государственного совета ярко выраженное недоверие к себе и подал в отставку. Отставка не была принята, и началась длинная канитель переговоров государя со Столыпиным. Последний не соглашался взять свою отставку обратно, настаивал на ней упорнее, чем когда бы то ни было. Тогда его стали соблазнять всякими компенсациями, были пущены в ход всякие пружины и влияния, и, наконец, удалось сломить упорство Столыпина; он согласился взять свою отставку обратно, если ему будут гарантированы некоторые условия. Переговоры относительно этих условий велись Столыпиным при несомненном содействии некоторых членов Думы, принимавших в этом участие персональное, а не в качестве представителей какой-нибудь фракции. К этому времени отношения октябристов к Столыпину были уже не прежние, а в значительной степени сдержаннее, и он начинал входить в более тесные отношения с националистическими элементами балашовского толка. Какие влияния, сверх указанных, могли действовать на Столыпина, не столь уж интересно; можно сказать, что всякий, кто только имел возможность влиять, не упускал ее.

Условия, на которых Столыпин соглашался взять свою отставку, были следующие:

1) роспуск на короткий срок законодательных учреждений – Государственного совета и Государственной думы;

2) проведение во время этого роспуска закона о западном земстве по 87 статье и

3) предоставление Столыпину права к ближайшему 1 января заменить 30 членов Государственного совета лицами по его выбору.

В объяснение последнего пункта нужно напомнить, что на основании Учреждения Государственного совета состав его на каждый год определялся к 1 января особым Высочайшим указом. Разумеется, это относится только к членам по назначению.

Когда Столыпин окончательно сговорился с государем об условиях, на которых он соглашался взять назад свою отставку, он просил государя для памяти написать условия, что и было сделано собственноручно государем синим карандашом на большом листке блокнота. Этот листок я видел своими глазами у Столыпина, который его нам показывал.

Инцидент с законом о западном земстве, таким образом улаженный, привел к результатам, совершенно для Столыпина неожиданным, т. е. к усилению враждебного к нему отношения со стороны законодательных факторов, в это дело замешанных.

Государственная дума не могла относиться к этому делу иначе, чем резко отрицательно, так как считала своим непременным долгом охранять права законодательных учреждений, и роспуск палат для проведения закона по 87-й статье в таких условиях считала недопустимым способом и не вызываемым никакими обстоятельствами; все можно было прекрасно уладить тем способом, который она сама применила, т. е. внесением закона вновь в порядке собственной ее законодательной инициативы. Издевательство же над правами законодательной палаты, каковым считала Государственная дума отношение Столыпина в данном случае к Государственному совету, могло только искренне возмутить Думу, хотя бы по внешности оно и носило характер заступничества за нее. Отношение Думы к Совету, этой законодательной пробке, как его называли, было далеко не благосклонным, но, несмотря на это, Дума прекрасно понимала, что сегодня «он, а завтра я», и что безнаказанность такого эксперимента может грозить ей самой такой же опасностью в будущем.

Российский император Николай II. 1912 г.