Николай Сванидзе - Собибор. Возвращение подвига Александра Печерского

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Сванидзе Н., 2018

© Васильев И., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

75 лет прошло со дня восстания узников нацистского лагеря смерти Собибор. С каждым днем трагические события октября 1943 года от нас все дальше. Долгое время эта страница истории Великой Отечественной войны не предавалась огласке, оставалась неизвестной широкой общественности.

Лейтенант Александр Печерский – советский офицер, еврей по национальности, возглавивший восстание в Собиборе, совершил героический поступок. В плену он не пал духом, смог противостоять обстоятельствам, объединил вокруг себя людей и поднял их на борьбу с врагом. Это было единственное восстание в лагерях смерти, которое закончилось победой узников.

Как известно, история преподносит нам уроки. Ценой миллионов человеческих жизней мир понял, что ни одна нация не должна и не может считать себя исключительной. Даже по прошествии времени мы помним о жертвах нацистских преступников и о мужестве людей.

Нам необходимо сохранить эту правду. Мы обязаны рассказать об этой страшной трагедии своим детям и внукам, чтобы такие преступления больше никогда не повторялись.

Вячеслав Володин

председатель Государственной Думы

Федерального собрания Российской Федерации

14 октября 1943 года произошло знаменитое восстание в Собиборе – единственное успешное восстание в нацистском лагере смерти. Несколько дней спустя по приказу рейхсфюрера СС, рейхсминистра внутренних дел Генриха Гиммлера лагерь был снесен, земля, на которой он стоял, распахана, на месте газовых камер и других лагерных построек немцы высадили деревья. Один из «цехов» огромной, идеально отлаженной и прекрасно работавшей фабрики уничтожения евреев, где за полтора года было убито до четверти миллиона человек, навсегда прекратил свое существование. История лагеря смерти Собибор на этом закончилась. Началась другая история – история памяти, история долгого возвращения подвига.

Собибор превратился для нацистов в эмблему позора – несколько десятков изможденных и обреченных на гибель «недочеловеков» под руководством лейтенанта Красной Армии Александра Печерского уничтожили до зубов вооруженных эсэсовцев, перебили их помощников (лагерных охранников – вахманов, или «травников») и вместе с остальными заключенными бежали через минные поля в лес. Но не только стремлением забыть об этом позоре руководствовался Гиммлер, отдавая приказ стереть Собибор с лица земли. У него были и более прагматические соображения: немцы тщательно следили за соблюдением секретности во всем, что касалось работы лагерей смерти. Они понимали, что почти триста бежавших узников являются свидетелями их преступлений, и потому сделали все возможное для скорейшей поимки и уничтожения беглецов.

Но и сами бывшие заключенные осознавали себя такими свидетелями. Отныне жизнь некоторых из них, в первую очередь самого Печерского, будет посвящена сохранению памяти о выживших и погибших, о героях и палачах Собибора. Однако, после недолгого всплеска интереса, их история на долгие десятилетия стала заложницей меняющейся конъюнктуры, как мировой, так и внутренней, в каждой стране своей. Для советского человека символом фашистских зверств стали лагеря Освенцим и Бухенвальд, для западного – тот же Освенцим и Дахау. А восставшие собиборцы оказались неудобны практически всем, хотя и по разным причинам. Польше – потому что многие из бежавших были убиты польскими антисемитами и просто мародерами. Голландии (а в Собиборе погибло больше 30 тысяч голландских евреев) – потому что в стране выжило в процентном отношении гораздо меньше евреев, чем в соседних Франции или Бельгии, и это ставило перед обществом неприятные вопросы. Западу в целом – потому что началась Холодная война и подчеркивать подвиги вчерашних союзников стало не принято. Израилю – потому что жители нового государства первые десятилетия вообще старались не вспоминать о Холокосте, а история восстания в Собиборе к тому же противоречила стереотипному образу забитого еврея диаспоры, на противопоставлении которому во многом строился образ израильтянина как «еврея нового типа».

Руководитель восстания Александр Печерский через несколько дней после побега из лагеря вместе с товарищами-красноармейцами перешел Буг и вступил в один из партизанских отрядов, действовавших на территории Брестской области. После освобождения Белоруссии он как бывший военнопленный прошел проверку в спецлагере НКВД и в конце июля 1944 года был направлен в штурмовой батальон. Провоевав меньше месяца, он получил тяжелое ранение и надолго попал в госпиталь. С этого момента основным содержанием его жизни стали разоблачение палачей, поиск бывших узников и переписка с ними, сбор и распространение информации о Собиборе. Он постоянно общался и переписывался с журналистами и энтузиастами, выступал в прессе и перед публикой, обращался в официальные инстанции с призывами увековечить подвиг собиборцев.

Этот путь оказался предсказуемо нелегким. Как ни странно, обобщающая работа, которая была бы посвящена советской политике памяти о Великой Отечественной войне и формированию пантеона героев, еще не написана. Но даже самых общих представлений о том, как менялось в СССР отношение к войне, к военнопленным, узникам нацистских лагерей, «еврейскому вопросу», геноциду евреев, достаточно, чтобы понять: послевоенная память о Собиборе теснейшим образом связана с эволюцией советского нарратива о войне.

За без малого полвека, разделяющие восстание в Собиборе и распад Советского Союза, подвиг собиборцев был активно «востребован» дважды: в 1944–1945 годах и в первой половине 1960-х годов, в период «оттепели». Все остальное время Собибор в коллективной памяти советских людей, по сути, отсутствовал.