Анатолий Грешневиков - Сто сорок писем Василия Белова

Мягкая красота фресок Дионисия в Ферапонтовом монастыре меня так поразила, что на обратном пути я заехал попить чаю к Василию Ивановичу. Перед встречей закупил на рынке пару сеток продовольственных товаров, для Ольги Сергеевны букет ярких и солнечных роз. Беседа в тот день крутилась в основном вокруг имени основателя уединенного и живописного монастыря монаха-чудотворца Ферапонта. Откуда у писателя были такие энциклопедические познания той эпохи, истории Белозерской земли, биографии самого Ферапонта, можно было только догадываться. Белов то и дело цитировал строки малоизвестных летописей, и даже страницы из жития самого Ферапонта. С каждой картинкой, нарисованной яркими деталями, передо мной вставал удивительный рассказчик. Я ходил по заросшим травой монастырским тропинкам, а рядом мелькали черные рясы молчаливой братии. Обитель хранила умиротворяющий дух красоты. Трудолюбивый Ферапонт неустанно махал топором, возводя очередную келью.

– Ферапонт происходил из богатой и благородной семьи бояр Поскочиных, – громко чеканил длинные предложения Белов. – Жили они в Волоколамске. Мирская суета мальчику не нравилась. Именем Ферапонт нарекли его, предварительно совершив постриг, в Симоновом монастыре, куда тот пришел тайно от родителей. Однажды, выполняя поручения архимандрита за пределами монастыря, делая потребные покупки, он побывал на Белоозере. Его непорочная душа была покорена множеством озер, лесов, непроходимых болот. Он обошел вокруг ту землю несколько раз и так ее полюбил, что упросил архимандрита отпустить его туда для уединения от мира и служения Богу.

Тут Белов достал тетрадный лист и прочел мне цитату из жития Ферапонта: «Ибо желала эта святая душа и некоторые новые добродетели стяжать, – верх же всех добродетелей есть безмолвие».

– Знаешь, Анатолий, что такое безмолвие? – звучит затем хитроватый вопрос для меня.

– Тишина, – отвечаю я. – Покой. Молчание.

– Почти угадал. Это полное игнорирование всяких голосов и звуков.

– В первую очередь, человеческих.

– Ты опять не точен. Скорее всего, безмолвие следует относить к себе, то есть накладывать на себя обет молчания. Мы вот с тобой не годны быть безмолвниками.

Рассказ о монашествующей жизни Ферапонта продолжался. Оказывается, он вместе с другим монахом Кириллом, обитающим в монастыре Рождества Пречистой и жадущим пожить в безмолвии, уходят в поисках новой обители. И такое более уединенное место они сыскали, осмотрели его внимательно, выкопали в земле келью. Но недолго Ферапонт пожил здесь… Душа позвала пожить отдельно, безмолвствовать в одиночестве. Расстались они без обид. Ферапонт нашел другое место, поблизости от кельи Кирилла, вблизи Паского и другого озер. Расчистил место, огородил его, построил келью. Кормился с огорода овощами, удил рыбу. Требования разбойников с угрозами покинуть обитель, он игнорировал. Жил в радость. К нему потянулись другие люди. Образовалась монастырская братия, которая строила трехэтажные кельи, а рядом церкви. И все было бы хорошо, да увез князь Андрей блаженного Ферапонта в город Можайск, и сколько ни умолял монах отпустить его в родную обитель, просьбы его остались не услышанными. Так и пришлось строить вблизи города иной монастырь.

Книгу о реставраторе Александре Рыбникове Белов искренне поддержал, хвалил ее писателям Распутину, Крупину, редактору газеты «Русский вестник» Сенину. От них я узнал, почему она так зацепила его. Герой книги был деятельным человеком, подвижником, и Белов сам был таким. Окружение его тоже состояло из созидателей. Среди них был кинооператор Анатолий Заболоцкий. Он нуждался в помощи по организации фотовыставки в Государственной Думе. Заступниками, ходатаями тогда выступили Распутин и Крупин. Вначале они написали мне письмо, затем Распутин пришел вместе с Заболоцким ко мне в кабинет. Наше обсуждение порядка проведения фотовыставки оказалось напрасным. Селезнев холодно отнесся к моему предложению предоставить холл второго этажа для творческого мероприятия; то ли испугался возгласов со стороны депутатов-либералов, то ли равнодушно относился к затее известных русских писателей. Фотовыставку пришлось провести в Совете Федерации.

С того дня Белов охладел к Селезневу окончательно. Перестал надеяться на тех, кого считал единомышленниками.

Если встречались пустословы и бездельники, то их он на дух не переносил. Отсюда и его категорический запрет, чтобы я больше не ходатайствовал, не просил ни Селезнева, ни сотрудников Петровской академии, которые забыли про свои обещания помочь с книгоизданием. Белов устал от излишних хлопот, его коробил обман, в который не хотелось верить, но приходилось. Пустив все на самотек, он решил понаблюдать, в какую сторону и в какой песок утекут словесные обещания былых поклонников его таланта. Чтобы не пришло разочарование со стороны экс-премьера Павлова, я убеждал забыть его. Необходимо было сосредоточиться на издании книги в «Рыбинском подворье».

К Белову вскоре вернулось вдохновение, уверенность в собственных силах, желание работать, и он активно начал готовить сборник статей к печати. Я просил прислать его черновой вариант статей, желательно с частью новых.

Дорогой Анатолий Николаевич!

Кто такой твой издатель? Когда можно ждать денег? (Я сильно задолжал…) – Скажи ему, чтобы подобрал для меня добросовестного редактора (перепечатал, не растерял, вернул), с ним я рассчитаюсь с гонорара. Состав… Не обязательно в этой очередности должны быть мои опусы, но приблизительно в этой…

Звонить боюсь, ты в бегах все, да и Сергей Владимирович тоже. Привет ему.

До свидания.

Белов. 13 июня 2001 г.

Каковы дела? Ты знаешь, что члены СП сейчас самые бесправные граждане? Ни отпусков, ни больничных у них!

Долгожданная, вымученная рукопись наконец-то пришла ко мне. Правда, в сыром, черновом варианте, и, что плохо, в нее включена малая толика публицистики автора, этих материалов хватило бы не на полноценный сборник, а лишь на брошюру. Я же настаивал на объемном труде, где были бы собраны все последние статьи автора под твердой обложкой. Тем более, Белов отказался от варианта редактора Вячеслава Волкова, предложившего разместить в сборнике еще и художественные рассказы.

Пришлось сразу позвонить Белову и настоять на подготовке еще нескольких его статей. Издателя я специально долго не называл. Узнай, что им пришлось стать мне, он тотчас отказался бы от выпуска сборника. Тогда русская патриотическая читательская аудитория к ожидаемому 70-летнему юбилею писателя не получила бы ни одной книги. Гонорар автору не планировался. Но при упоминании о нем я решил отдать Василию Ивановичу часть своей зарплаты. На меня горькое, весьма удручающее впечатление произвел разговор с тогдашним губернатором Вологодской области Позгалевым, который посетовал о том, что великий писатель пришел к нему в кабинет в старом потертом костюме, разбитых ботинках и с сумкой через плечо, похожей на противогазную. Губернатор знал, что бедность настигла известного во всем мире земляка после обесцененных правительством сбережений граждан, но не помог ему ни копейкой. Книг не издают, гонораров не выплачивают… А на какие средства жить писателю?