Геннадий Прашкевич - Красный сфинкс

«Я решил стать писателем, когда мне было семь лет. До сих пор четко помню, как это случилось. Я куда-то шел – просто гулял, наверное – по родному Большому Балканскому переулку, и вдруг эта простая мысль пришла мне в голову. Она показалась такой естественной, что я сразу в нее поверил. До того я считал, что должен стать моряком, хотя море впервые увидел только через два года после этого события. Это желание пришло из книг, которых я к тому времени уже прочитал довольно много: читать начал, когда мне было три с небольшим, и первый свой роман – фантастический – я начал писать лет, наверное, в девять, сразу же после того, как одолел роман Григория Адамова „Победители недр“. Написал, помнится, странички четыре в обычной школьной тетрадке. В один присест. На этом начался и почти закончился первый этап моей литературной карьеры. Почти, – потому, что один законченный короткий рассказ я вскоре все-таки написал, на сей раз подражая уже не Адамову, но Александру Грину. Мои приятели-сверстники серьезно обсудили рассказ и сделали замечания. То была первая встреча с критикой. На замечания я не обиделся, как не обижаюсь на них и сейчас…»

В 1945 году В. Д. Михайлов переехал в Ригу (ныне столица самостоятельного государства Латвия). Окончил юридический факультет Латвийского государственного университета. «Почему я пошел туда, а не подал заявление на отделение журналистики – до сих пор не понимаю. Наверное, все-таки потому, что мне хотелось романтики, и я считал, что найду ее в профессии сыщика. Зато помню совершенно точно, почему не попытался поступить в Литературный институт: тогда я полагал, что туда попадают только совершенные и несомненные гении. А на гениальность я не претендовал даже в том возрасте, для которого это является естественным…»

Армейскую службу проходил в Белорусском военном округе.

«Мотался по полкам и отдельным частям дивизии, писал все, что нужно, и организовывал авторские материалы. Работа была подвижной, но скучной: военная цензура знала свое дело, и после ее вмешательства описание любого учения, любой операции выглядело примерно так: „Военнослужащий Иванов получил приказ провести сложную боевую операцию. Показав хорошую воинскую выучку и солдатскую сноровку, правильно используя вверенную ему военную технику, Иванов и его боевые товарищи отлично справились с заданием“. Когда почти четыре года моей службы подошли к концу, редактор предложил мне остаться в кадрах: присвоим тебе звание, и будешь служить! Это был повод для серьезных раздумий. Армия – образ жизни. К нему, особенно в молодом возрасте, легко привыкаешь. Возникает своя система ценностей; так, на улице большого города генерал – это не Бог весть что; а в расположении части лейтенант – это много. Гражданка уже немного пугала: в армии, при всех возможных тяготах, тебя и кормят, и одевают, и обстирывают, и про баню не позволяют забыть… Тем более что у меня проявился вкус к газетной работе, который в дальнейшем – я уж не знаю, больше помог ли мне или помешал. Но я уже понял тогда и то, что военная журналистика дает намного меньше для профессионального развития, чем гражданская – тем более на уровне дивизионной газеты. И я решил, что все-таки рискну – и уволюсь в запас…»

Но армия не раз отзывалась в литературной работе Владимира Михайлова.

Прежде всего в повести «Один на дороге» (1987). Это настоящий гимн в ее честь.

«Армия приучает человека ощущать реальную ценность собственной личности не со своей частной, но с посторонней точки зрения – ценность, намного уступающую значению таких понятий, как дисциплина и долг. Но к этому человек приходит не сразу и далеко не сразу исключает из своего лексикона, даже мысленного, слова „настроение“ или „расположение духа“. А может, дело еще в том, что, начиная служить в армии, о героизме которой за многие годы было и еще наверняка будет сказано так немало, человек (а в первую очередь – человек с романтическим складом характера) ищет способ как можно скорее продемонстрировать те запасы героического, которые, конечно же, таятся в нем. Не сразу, далеко не сразу начинает он понимать, что высший героизм, быть может, заключается в том, чтобы приказы не обсуждать, а выполнять – беспрекословно, точно и в срок, как сказано в уставе…»

И дальше: «Армия – это особая страна, особое мировоззрение и образ жизни. В армии есть все, что есть в гражданской жизни, и сверх того многое, чего в гражданке нет. В армии есть своя аристократия и свой плебс. Свои ученые и писатели. Свои артисты и композиторы. Свои таланты и бездари. Свои изобретатели и исполнители. Свои художники и инженеры. Свои философы и люди действия. Люди принципа и конъюнктурщики. Свои спортсмены и свои гиподинамики. Свои герои и свои трусы. Свои независимые и свои подхалимы. Свои мечтатели и свои прагматики. Свои карьеристы и свои работяги. Свои удачники и неудачники. Свои трезвенники и пьяницы. Свои мудрецы и свои дураки; правда, говорят, что уж если дурак армейский, то он всем дуракам дурак. Может быть. Но какими бы ни были люди в армии, они – кроме всего прочего или прежде всего прочего – солдаты, люди приказа и подчинения, люди не самой легкой судьбы…»

Работал следователем прокуратуры, инструктором Елгавского райкома КП Латвии, в редакции журнала «Дадзис», возглавлял газету «Литература ун Максла» («Литература и жизнь»). Не один год отдал Рижской киностудии, Союзу писателей Латвии, издательству «Лиесма». В годы перестройки журнал «Даугава», руководимый В. Д. Михайловым, вошел в число самых интересных журналов страны.

«То, что я тогда писал, – вспоминал Владимир Дмитриевич, – не имело к фантастике никакого отношения. Начал я с вполне реалистических рассказов, для которых воспользовался наблюдениями, почерпнутыми в колхозах. Написал три рассказа, из которых один был сразу же опубликован в районной газете, выходившей на обоих языках (латышском и русском, – Г. П. ), и потом перепечатан в нескольких других районах. Он оказался злободневным: в то время начали возвращаться из лагерей люди, участвовавшие в войне по другую сторону фронта – бывшие легионеры СС. Несколько позже рассказ был перепечатан в альманахе «Парус». Это издание, принадлежавшее русской секции Союза писателей Латвии, выходило два раза в год ничтожным по тем временам тиражом. Но для меня это было великим событием…»

Первая НФ публикация – повесть «Особая необходимость» (1962).

«Жил в Риге писатель Дмитрий Нагишкин, автор известного тогда романа „Сердце Бонивура“. „Парусу“ грозило закрытие: читателя он не привлекал, хотя из полугодичного сделался ежеквартальным, похудев вдвое. И вот, в поисках средств сделать его популярным, писатель этот обратился ко мне: „Володя, ты же любишь фантастику. Почему бы тебе не написать фантастический рассказ?“ Похоже, это был тот самый толчок, которого мне не хватало для того, чтобы прыгнуть в холодную воду. Быть может, я его даже подсознательно ждал. И согласился.