Геннадий Прашкевич - Красный сфинкс

В 1954 году поступил на радиотехнический факультет Томского политехнического института. После окончания института работал в специальном конструкторском бюро на заводе математических машин «Контур», затем в лаборатории биокибернетики (бионики). «У меня была интереснейшая работа. Например, мы в лаборатории Сибирского физико-технического института создавали аппаратуру, способную излучать сложный ультразвуковой сигнал. Известно, что дельфины общаются как раз в ультразвуковом диапазоне; и вот в командировке на Черном море мы целый месяц провели с ними. Это было огромное сооружение в гектар величиной, разбитое на вольеры, стоявшее на бетонных сваях, выходящих прямо из моря. Закрытое предприятие. Дельфинов там учили разным вещам, например, загонять рыбу в сети. Мы с ними очень сдружились. Кататься на дельфинах верхом – в буквальном смысле, сидя, как на лошади, невозможно; на нем можно только лежать. Пообщавшись с ними, ответственно заявляю: это не звери, это по-настоящему разумные существа…»

В 1966 году в томской газете «Молодой ленинец» появился первый фантастический рассказ Виктора Колупаева – «Неудачная экспедиция». – «Потом из этого маленького рассказика выехал „Фирменный поезд „Фомич“, – вспоминал Виктор. – А немного позже, в 1969 году в журнале „Вокруг света“ появился рассказ „Билет в детство“. Это-то меня и погубило…“

«Я уже давно ощущал потребность встретиться с самим собой, – начинался „Билет в детство“, – задать самому себе несколько вопросов и самому же на них ответить. Эта потребность росла во мне с каждым днем, и однажды я не выдержал и пошел на вокзал.

– Билет в детство, пожалуйста, – сказал я в окошечко кассы, и через пять минут уже сидел в жестком вагончике допотопной конструкции, с нетерпением ожидая свистка паровоза.

В купе рядом со мной оказалась старушка с корзиной фруктов и конфет. Волнение, с которым она поминутно перебирала ее содержимое, могло рассмешить кого угодно, но только не в этом поезде. Ее можно было понять: она ехала к маленькой девочке, в свое детство.

Напротив сидели мужчина с поседевшими висками и старик. Я знал этого мужчину по портретам в журналах. Это был известный пианист. Перед каждым концертом он совершал поездку в свое детство. Утверждали, что именно связь с детством делает его игру неповторимо прекрасной…»

Этой простоте, чистой, доверительной интонации, так же, как любви к Томску, ставшему для него родным городом, Виктор уже никогда не изменял. Большинство его повестей и рассказов связано именно с Томском. «Почти везде, где описывается город, – писал он мне, – имеется в виду Томск, правда, он выведен под разными псевдонимами. Этот милый, молодой (по возрасту большинства прохожих), зеленый (Кировский район) город очень мне дорог. Ни в каком другом месте я бы не хотел жить. Здесь я почему-то чувствую себя в безопасности…» И в другом письме: «Все мои рассказы и повести, без всякого исключения, написаны в Томске (Усть-Манске, Марграде, Фомске) в доме № 105, кв. 37 по улице Красноармейской, второй подъезд, пятый этаж, в маленькой комнате (как мы ее называли) у окна за старым секретером когда-то желтого цвета, который однажды упал, после чего я его распилил и сделал стеллаж…»

В 1972 году в Москве вышла первая книга Виктора Колупаева – сборник рассказов «Случится же с человеком такое!..» Выход ее никак не повлиял на самоощущение Виктора. «Хорошо прожил тот, кто прожил незаметно», – этому девизу он следовал всю свою жизнь. Даже представляя гостей, умудрялся оставаться в тени. «Это Дмитрий Биленкин, известный писатель… Это Борис Штерн, книги его вы знаете… А я – Виктор Колупаев, местный житель…»

«Качели Отшельника» (1974).

«Мы добились того, чего хотели, – писал в предсмертной записке один из героев повести. – Мы можем управлять временем… Эксперименты, на которые раньше людям нужны были годы, теперь можно проводить в считанные секунды. Я даже не могу себе представить, как далеко шагнет вперед человечество, приручив время, заставив его течь по своему усмотрению…»

«Качели Отшельника» охотно переводились, – в течение нескольких лет повесть вышла в ГДР, в Швеции, в Чехословакии, даже в США. – «Правда, отзывов на свои гениальные труды я не помню, – вспоминал Виктор, – кроме одного: какой-то московский критик в „Литературной газете“ в рубрике „Крохобор“ разнес как только можно „Качели Отшельника“… Но чеки Внешторгбанка (валютой тогда не пользовались) мы получили, и вместе с женой Валентиной поехали в Новосибирск – купить ковер в магазине „Березка“, ужасный тогда дефицит. Две тысячи пятьсот рублей, неплохие деньги. Приехав в Новосибирск, мы никому даже не позвонили – так было неловко за то, чем мы занимаемся. И уже в магазине „Березка“ узнали, что на ковры подняли цены. Все же купили. А потом под станцией Яшкино поезд стоял пять часов, какой-то ремонт. В итоге опоздали на томскую электричку. И всюду был с нами этот чертов ковер. Он меня достал, я на ногах почти не стоял. И вот на станции Тайга Валентина вдруг мне сказала: „Витя, пойди выпей водки в буфете“. Представляешь! „Витя, пойди выпей водки“. Одно из лучших воспоминаний жизни!»

«Фирменный поезд „Фомич“ (1982).

Своеобразным продолжением этого романа стала невеселая, густо насыщенная реалиями повесть «Жилплощадь для фантаста» (1991), в которой ее главный герой – писатель (в нем легко угадывается сам Виктор) – тщетно пытается получить квартиру.

«Со звезд я свалился на Землю. У меня в это время впервые возникла еще смутная догадка, что ничего нельзя придумать. Но окончательно я еще этого не почувствовал. Я стал писать о том, что хорошо знал, о самом простом, обыденном, о том, словом, что каждый видел тысячи раз.

Мои рассказы стали называть фантастическими. Я не возражал, потому что меня не спрашивали. А если бы и спросили, я все равно бы не возразил, хотя уже почти знал, что ничего придумать нельзя.

Рецензенты стали почитывать мои рассказы, но редакторы еще не решались их печатать.

А потом я взял да и написал о том, что произошло в фирменном поезде, который шел из Фомска в Марград.

Так я стал кое-где официально называться писателем. А до этого был просто настройщиком тензометрической аппаратуры. Еще раньше я учился в политехническом, а до этого – в школе. Школа была хорошая. Потом из нее сделали интернат для умственно отсталых детей. Но это ничего, потому что из нашей школы успели выйти доктора и члены-корреспонденты Академии наук…»

Томской журналистке Е. Орловой Виктор однажды признался: «Всегда ужасно хотел научиться виртуозно играть на фортепиано. Классическую музыку я довольно хорошо знал, собирал пластинки любимых композиторов, а в школе еще радио слушал. – (Хорошо поддав, мы с ним, кстати, не раз исполняли дуэтом арии из наших любимых опер – „Аида“, „Фауст“, „Паяцы“, – Г. П. ). – В 1963 году купил рояль, тогда лишь третий год был женат и дочь еще была маленькая. В квартире – ничего, кроме какой-то кровати и этажерки, ну стол, кажется, был. И вот я купил в комиссионке старый разбитый беккеровский рояль длиной более двух с половиной метров. Вместо одной ножки подставил березовый чурбан. Сам научился настраивать рояль, причем он был настолько разбит, что на нем играть можно было ну день от силы. Мне из гитарного сделали ключ плоскогубцами, и этим ключом почти каждый день его настраивал. Видимо, у меня был такой возраст, когда учиться не хватало терпения. Но играл, сочиняя что-то свое и получая удовольствие от извлечения самих звуков. Поднимал крышку и перебирал клавиши в порядке, одному мне ведомом. Можно представить, какой грохот стоял. Если дома никого не было, играл на нем часами. Лет шесть у нас был этот рояль. А потом я получил двухкомнатную квартиру. Появилась другая мебель и роялю не хватило места. Пришлось отдать, просто подарить. Купили пианино. И вот звук нового инструмента настолько мне показался неприятен, что я больше к клавишам не прикасался. Какой прекрасный голос был у того разбитого рояля. Какое ощущение полета…»