Марина Цветаева - Письма. Часть 1

________

Есть мир, где мы с Вами встречаемся: песня!

Буду пересылать Вам свои стихи: преображенную — настоящую! — жизнь, буду писать Вам. Есть мир просторов.

О себе писать не буду, о своем — да, с радостью и с нежностью. Будьте моим союзником, у меня мало друзей: за всю жизнь — м. б. трое, из которых одному 65 лет, другой без вести, о третьем больше года ничего не знаю. — Видите! — Земные дороги не так богаты.

________

Как меня трогают Ваши строки из Пушкина. Вы, действительно, живете стихами, и, может быть, мой лучший читатель. Стихи — разве это так мало в моей жизни? Без них бы меня не было. Будем встречаться здесь.

________

Все это при условии: если Вам так лучше. Этого у меня нет: из жадности длить, держать, хранить. К Вам я бережна. А о том, что Ваши письма не мной одной будут читаться, — бросьте! Вы знаете, что это не так.

Пишите на Fastrova ulice, как последнее письмо. Адрес на обороте. Иногда — на Smichov, чтобы не было странным, почему вдруг замолчали. Ваши письма мне дороги. А одна строчка-прямо пронзает мне душу! Но об этом не должно, не можно.

МЦ.

Прага, 27-го сентября 1923 г.

Милый друг,

Мне хочется перед Вашим отъездом [1376]сказать Вам еще несколько слов. Нет внешних отъездов, для меня и поездка на трамвае в «Русский Дом» за иждивением — событие (почти всегда болевого порядка, на радость я мало восприимчива: как-то тупа). И так как мы с Вами похожи, говорю Вам: Париж Вам ничего не даст, кроме Вас же, нового Вас. (Которого по счету?! Это я Ваши слова о глазах вспоминаю.)

Я была в Париже в первый раз 16-ти лет, одна: взрослая, независимая, суровая. Поселилась на Rue Bonaparte из любви к Императору и, кроме N [1377](торжествующего NON [1378]всему, что не он) в Париже ничего не увидела. Этого было достаточно.

Второй раз я была там с Сережей, уже замужем, очень молодая (лет 18-ти, должно быть!) — и жалела тóт свой Париж.

Пойдите во имя мое на Rue Bonaparte и вспомните меня, 16-летнюю. Только не умиляйтесь, я совсем не была умилительной, я была героичной: то есть: бесчеловечной.

________

Я сейчас накануне большой вещи, это меня радует и страшит. Вспоминаю слово (Бальзака, кажется?) по поводу новой работы: «On la commence avec désespoir, on la quitte aves regret». [1379](Только не la, a le, потому что travail [1380]— le, а если: oeuvre [1381]— тo все-таки la):

________

Я совершенно зачарована Вашими строками о Мариуле. Откуда? Из «Цыган»?

Только одна странная оплошность:

Конечно — спасенья, а не защиты, как у Вас (у Пушкина?). Если даже у Пушкина, все равно каждый, говоря, бессознательно заменит «спасенье», и будет прав, п. ч. это — правда стиха. Согласны? Если не лень, проверьте и напишите.

________

Возвращаюсь еще к Вашему письму. Вы пишете: на 22-ом году жизни пора бы знать. Ничего не пора, п. ч. это — я. Здесь и 72-летний задумается. Я Вам уже давно писала: мой опыт (т. е. опыт со мной) Вам не послужит, ни благой, ни болевой, — это все зря, не применительно, единственный случай. Вы со мной ничему не научитесь, что могло бы Вам послужить в жизни. (Боль тоже служит.) Кроме того, есть какая-то низость в опыте, основная ложь.

________

У меня есть друг в Праге, каменный рыцарь, очень похожий на меня лицом. Он стоит на мосту и стережет реку: клятвы, кольца, волны, тела. Ему около пятисот лет и он очень молод: каменный мальчик. Когда Вы будете думать обо мне, видьте меня с ним.

________

Пишите мне обо всех событиях Вашей жизни. О дружбах, встречах, книгах, писаниях. Присылайте мне все, что будете писать, не отговаривайтесь случайностью написанного: ne peut pas qui vent! [1382]Случай — повод для нас самих. Не все ли равно: о Степуне или о японском землетрясении, [1383]лишь бы по поводу частности найти (сказать) вечное. Вспомните слова Гёте:

«Jedes Gedicht ist ein Gelegenheitsgedicht». [1384]

И это Гёте говорил, муж Рока!

________

Моя горка рыжеет. С нее город — как море. Я редко бываю в городе, только в библиотеке, где читаю древних. О, если бы монастырскую библиотеку! С двумя старыми монахами, такими же сухими, как пергаментные тóмы, над коими они клонятся! И мощеный садик в окне! Я не умею читать на людях, ведь даже улыбнуться нельзя.

________

Аля в Моравии, пишет мне письма. Вчера я отослала ей ее любимую куклу: мулатку, по имени Елена Премудрая, в синем эскимосском одеянии и с настоящей тоской в великолепных карих глазах.

Аля пишет: «Здесь про каждую новенькую спрашивают: „Хорошенькая? Кокетливая? Танцует?“ — Скучно, —»

Меня умилили эти два тире, в них вся беспредельность жизненной скуки. Направо и налево. А я — посредине.

________

Итак, дружочек, пишите. Шлю Вам свою нежность и заботу и все пожелания на Париж.

Надеюсь, что это письмо Вас еще застанет.

МЦ.

Пишите по двум адресам, как найдете нужным:

Praha Smichov

Švedska ul., č. 1373

Praha Břevnov

Fastrova ul., č. 323

Slečna

К. Reitlingerova X.

Прага, 29-го сентября 1923 г.

Пишу поздно ночью, под звуки ресторанной музыки, доносящ<���иеся> из окна. (У нас сегодня национальный праздник.) Пишу в постели. Хотела читать Грецию, взяла Ваше письмо — и не смогла. Началось думаться в ответ, многое верно встало.

Думаю, первое письмо (первое после) больше акт моей воли, чем крик души. Надо (вообще) чтобы человек знал, не мне надо, а вообще, на земле — надо. И вот, написала.

Теперь, внимательно — что изменилось? (И, опуская все:) Будущего нет? Но — Больше этих трех тире не скажу. Нет, скажу: в будущем волен Бог, никак не мы, особенно не я, никогда ничего не строящая. Что я о Вас думаю, что я в Вас верю — Вы видите. Вы в начале осуществления чуда: безмерной любви, ибо Ваша любовь сейчас ко мне от силы, а не от слабости. «Я безоружен» — говорят ли так слабые? Да, слабые в мирах сих, к коим и я принадлежу, старшие своих лет — с колыбели! Старшие ревности (собственности), старшие гордости. Я Вас сейчас вижу большим и мудрым, а если Вы и клянете меня, то не меня — Жизнь, всю, ее жестокость, в которой я неповинна. Вот это чувство невинности — моей и Вашей —

________

Вы говорите: женщина. Да, есть во мне и это. Мало — слабо — налетами — отражением — отображением. Скорей тоска по — чем! Для любящего меня — женщина во мне — дар. Для любящего ее во мне — для меня — неоплатный долг. Единственное напряжение, от которого я устаю и единственное обещание, которого не держу. Дом моей нищеты. О, я о совсем определенном говорю, — о любовной любви, в которой каждая первая встречная сильнее, цельнее и страстнее меня.

Может быть — этот текущий час и сделает надо мной чудо — дай Бог! — м. б. я действительно сделаюсь человеком, довоплощусь.

Друг, друг, я ведь дух, душа, существо. Не женщина к Вам писала и не женщина к Вам пишет, тó, что над, то, с чем и чем умру.