Марина Цветаева - Тетрадь третья

…Я беру на себя право пишущей, ее, женского рода, с немым «е», так долго немым <���немое «е» — непроизносимое окончание, являющееся грамматическим атрибутом женского рода у французских прилагательных и причастий, а также у некоторых существительных, обозначающих профессии>.

Когда пишет женщина, она пишет за всех женщин, тех, что бесследно сгинули — за тысячу лет и еще молчат — и будут молчать.

Именно они ею пишут.

— Сколького бы я никогда не поняла, если бы родилась мужчиной.

— А сколько бы Вы поняли.

— Что же именно? Все, на что способен мужчина, женщины (или, по крайней мере, некоторые из них) — какая-то женщина — сделала: Жанна д’Арк (война), Софья Ковалевская (математика) — или же сможет сделать однажды, ибо я не вижу, чтобы музыка (на случай, если мне укажут на отсутствие Бетховена женского пола) была более далека женщине — чем математика.

Мужчине никогда не написать писем Португальской Монахини. [204]

Единственный сделал это — Рильке, но кому придет на ум слово мужчина по отношению к нему, даже в значении человек (фр.). ]

Эпилог к одной моей IDYLLE CÉRÉBRALE [205]

1926 г. — самое начало (2-го ноября 1925 г. приехала в Париж). Письмо от А. Б<���ахраха>, просит повидаться. Назначаю. Высокий типичный еврейский молодой человек — разновидность — высокий. Не типичный высокий, но типичный еврейский молодой человек, долговязый. С большими глазами (или очками), с большими ушами и большими губами. Сидим в ч<���ернов>ской кухне: — все Ч<���ерно>вы (и не-Ч<���ерно>вы, т. е. с ним — человек 12) и едим кровавую колбасу (будэн, — Виллэт — с кашей).

— А это, что Вы едите — кровавая колбаса. Она очень полезная: сгущённая кровь. В том куске, что Вы съели — правда, очень интересно? — целая бочка крови, конечно не бочка, но вроде. Между прочим, ее покупают на метры — здесь 2 метра — но она сильно садится. Здесь как раз бойни, и очень удобно. Она еще совсем теплая.

А. Б. — Гм…

И т. д., повышенно-деловито и участливо, с добротой и даже терпением — точно в ответ на его подробные расспросы (о колбасе).

Словом с колбасы не съехали.

Говорили, впрочем, кажется еще о Борисе З<���айцеве>.

Год — не знаю, знаю — весна, положим — 1928-ая. Пишу, очевидно после перерытия дебрей, т. е. напав на какое-нб. его, Б<���ахраха>, письмо, что очень хочу повидаться по-человечески, не на людях, не за едой, (NB! про колбасу — умолчала) и предлагаю встретиться на Ch de Mars — тогда-то — таким-то поездом (день, число, час). Если не может — пусть предупредит.

Данный час, день, поезд. Схожу на Champ de Mars, отдаю билет, подымаюсь по лестнице, вхожу в здание вокзала — никого. Жду возле вокзала 10 минут, спускаюсь с лестницы, сажусь в обр<���атный> поезд. Дома — пишу: На вокзале была, но никого не было. Если шутка — глупая, месть — недостойная, ибо недостаточно крупная: что мне в том, что я проехала на Ch de Mars: очень люблю ездить на Champ de Mars! Самолюбия («стояла и ждала») у меня отродясь нет. Ведь я стояла и жда-ла. Недоразумение? Слишком поздно ответил, что не может?.. — ??? —

Ответ: никакого письма не получал.

Я, вслед: — Что-то роковое, ибо адрес был верный и я сама опу<���стила?>. Что ж — попытаемся еще раз, но пусть назначает — он, м. б. у него более легкая рука.

Ответа — никакого. Дивлюсь — и перестаю думать. Через два дня — письмо: — Стоял и ждал — прождал 3 поезда подряд — Вас не было.

Я, в ответ: — Т. е. стоял и ждал — в Neuilly, почем же я знала, что будет стоять и ждать!

В ответ: — телеграмма его — мне: — «Жду Вас в Neuilly — тогда-то — таким-то поездом (подробности). Если не можете — известите». На телеграмме надпись: — Destinataire inconnu — т. е. вернулась.

Адр<���ес> 2, Av Jeanne d’Arc — Meudon — мне — т. е. мой — и точный.

— ? —

Совсем-эпилог

Больше не писала и не пыталась. Еще через год — посылка. Открываю: все мои книги: Царь-Девица, Ремесло, Мóлодец, еще, еще… Почерк на бандероли — его. Понимаю и, делая вид, что принимаю за подарок, тут же раздариваю (необходимо было!) направо и налево всем Ч<���ерно>вым (и не-Ч<���ерно>вым).

Денег вернуть не было — никогда. Тем и кончилось.

Мур — 1-го сент<���ября> 1932 г. (NB! мои записные книжки исписаны со всех концов, потому эти заскоки и перескоки дат. Блюсти точную хронологию — сейчас — нет возможности.)

Мур — 1-го сентября 1932 г.

— А есть люди с такими крепкими зубами, что могут откусить нос?

— Конечно. Один муж, например, откусил жене нос, и она пришла в суд и несла в руке нос.

— Артемов.

(NB! Тот самый художник, картину к<���оторо>го он изрисовал.)

— Да, а этого мужа потом арестовали и посадили в тюрьму.

— И он сразу откусил нос полицейскому, и полицейский перестал нюхать… воров.

— Мама! Что бы Вы больше хотели: чтобы я был злым и умным или добрым и глупым?

(Я улыбаюсь.)

Он: — Знаю, знаю, что Вы сейчас скажете!

Молчу. Он, упоенно:

— Вот я Вам загадку задал! Ну и загадку я Вам задал! Ну и загадку!

Почему люди (мужчины) меня не любили.

П. ч. не любила людей.

П. ч. не любила мужчин.

П. ч. я не мужчин любила, а души.

Не людей, а вокруг, над, под.

П. ч. я слишком много давала.

Слишком мало требовала.

Ничего не требовала.

Слишком многого (всего) ждала — и не для себя.

Слишком терпеливо ждала (когда не шли).

Никогда не защищалась.

Всегда прощала.

Всё прощала, кроме хулы на Духа Свята, т. е. — Эренбургу не простила хулы на героя, [206]Геликону — (непонимания, глухости и слепости на) Врубеля и Бетховена — и т. д. — и т. д.

Всё прощала — лично, ничего — надлично.

Всё прощала — пока лично, всё прощала — пока мне (но где кончаюсь — я??), но поняв, осознав кого, что во мне обижают и унижают, уже не прощала ничего, вся бралась (изымалась) обратно из рук.

Потому (боялись), что боялись «связаться».

П. ч. так попросту «связаться» — нельзя.

«Развязаться» — нельзя.

(NB! Впрочем, одолевали и это!)

П. ч. у меня — имя (а это в цене).

Боялись моего острого языка, «мужского ума», моей правды, моего имени, моей силы и, кажется, больше всего — моего бесстрашия —

— и —

самое простое:

— просто не нравилась. «Как женщина». Т. е. мало нравилась, п. ч. этой женщины было — мало. А если нравилась, то бесконечно-меньше первой встречной, к<���отор>ую любили бесконечно-больше.

И — правы.

Мужчины ищут «страсти», т. е. сильного темперамента (душевные страсти им не нужны, иначе нужна была бы я) — или красоты — или кокетства — или той самой «теплоты» или (для жены) «чистоты» (той самой).

Не той страсти, не той красоты, не той игры, не той чистоты, во мне имеющихся.

Есть всё, но мое, единоличное, в моей транскрипции и — потому — неузнаваемое.