Марина Цветаева - Тетрадь третья

Мы только хотим — что имеем?

И каждое дай есть — не мне

Дай, меня — дай…

(не надо)

И каждое не дано —

…Мое лицо — с лицом земли

Не угодила — гадинам

(25-го сент<���ября> 1934 г., почти день рождения)

…По мановенью — моему

Ходи | и двигайся

Дыши |

Люби и гневайся

Мне родинка твоя —

Дороже родины

(Так. Никому. Никому бы и не сказала — п. ч.: 1) унизительно 2) ненавижу родинки (не у детей), — что-то самое плотское. Но так могла бы Федра — Ипполиту — но для нее (понятия) родины — не было. А в общем — хорошо. Формула.)

— J’ai un panaris à l’abdomen! [212]

(Myp — своей учительнице, Окт<���ябрь> 1934 г.)

L’amant de Lady Chatterton. [213]

Первое впечатление: с конца.

Книга кончается неожиданно и неприятно-счастливо. Она или он должны были бы умереть от разрыва сердца. (Лучше — один, п. ч. оба — тоже счастье.) Тогда всё было бы оправдано и возвеличено до Эмпирей.

Очень хороша первая и вторая встреча L Ch и Лесничего, все первые две трети книги.

Сцена с цветами (повсюду) сентиментальна и безвкусна. (Особенно смехотворно перечисление и местоназначение цветов: туда — незабудки, сюда — крокус, и т. д.) Уж если цветы — то лучше La Faute de L’Abbé Mouret [214]— с целым садом: целым — сада.

Но, вообще, пошлость ассоциации.

Хороша — она, плох (неудачен) — он: демоничен и байроничен, слишком духовен для такой физики, какой-то принципиальный любовный Геракл.

Вроде пропагандиста.

Все ощущения книги — верны, а большинство рассуждений героя — излишни.

Такое ощущать она должна была бы от совсем простого — любого — хотя бы гондольера Джиованни. От бессловесного.

Лесничий (бывший — коновалом, бывший — офицером) — пересложнен.

Нехороша его словесная грубость: называть вещи своими именами, да еще все — и всеми. Я бы предпочла его словесно-почтительным, или вовсе бессловесным.

Гениален в книге Лоренс, а не герой. Герой — глуп. (Значит — и Лоренс глуп.)

Настоящие любовники не занимаются настроениями углекопов.

Невероятен (по грубости) отец во встрече с Меллорсом. Непристоен до неправдоподобия.

Хороша — безукоризненно — она. И infirmière. [215]И — даже жена. Все женщины.

Мужчины — тени.

Странная книга. Прекрасная по авторскому бесстрашию. Но есть тошнотворность, перегруженность сластью — пресыщающая — и отвращающая читателя.

С третьей трети — тошнит.

…С миром — в мире:

На буксире!

С миром — в споре:

На отпоре!

Мур: — Разное — утро и вечер. Вечером — всходишь точно на горку и смотришь.

…Покаместь душу выдавят…

А мне еще — завидуют!

31-го дек<���абря> 1934 г. — сороковой день. [216]

Стояла на его могиле и думала: здесь его нет, и там его нет: здесь — слишком местно (тесно), там — слишком просторно (All [217]), здесь — слишком здесь, там — слишком там. Где — тогда?

(О Днепре без порогов)

— Я сама — Неясыть!

Не сыта моя суть —

Я сама — Неясыть!

(Январь 1935 г.)

— Я такой волчий медведь только потому что меня никто не любит.

(Метро Mairie d’Issy — crie du cœur [218]— 24-го янв<���аря> 1935 г. Myp)

11-го февр<���аля> вторник — без четверти четыре — весть о тяжелом заболевании С. М. В<���олконского> (сердце). Сейчас еду в П<���оследние> Нов<���ости> — узнавать, потом, м. б., к нему.

(Померанцы с <���фраза не окончена>

Май 1935 г.

Когда старая женщина говорит: — «Когда я была молодая» — даже этому не верят, точно молодость та же красота.

Иногда нужно предпочесть, в стихах — общее место — острейшей подробности — ради потока. Т. е. фразу, период — эпитету, и поток — образу, к<���отор>ый иногда, именно единственностью своей — тормозит.

Что-то ранее нас — умерло…

Ты меня поцелуешь — мертвую,

Как тогда целовались — мысленно

Любовь была зла. Никто меня милой

Не звал — ты, соловей! —

Я жизнь прожила — счастливая силой

Своей, жилой своей!

была зла. Кто, кто меня телом

Покрыл — от —

Я жизнь прожила — счастливая делом

Своим, мелом своим!

2 1

(жаром — даром)

…Я в рай добрела — ведóмая — (чарой?)

Своей: лирой своей!

(Всё здесь — от ударения, до смысловой настойчивости: звуковой навязчивости повторения (подтверждения). Мое дело — заполнить должным. Здесь как нигде дана звуковая канва (звуковой канат).)

…Seule une femme pour porter le poids d’une âme (j’aurais mis «mon âme» — si ce n’était pas un équivalent). [219]

«Поэзия» — «поэзия» —

Да знаете ли вы

Благородство (поведения в трудных случаях жизни) есть не то последствие, не то причина бесстрастия.

Абсолютно-страстный человек не может быть абсолютно-благородным.

(Записано в Госпитале Ville-Juif, 15-го июня.)

Между годовалым ребенком (лицо!) и 80-летним им же — ни дня перерыву.

— Он его тоже посмотрел… — сестра, показывая мне Мурин аппендицит (знаю, что appendix, но привыкла — так).

(Для «Чорта»)

Деление серебра на горсточки, горочки, стопочки.

Серебряные стопочки отражаются в глубоком ломбере стола.

(Знаю, что l’Hombre — jeu de l’Hombre [220]— и, кажется, одна — знаю, но здесь беру ломбер как материал: из-за глубины звука — и отражения.)

Это — приписка 26-го мая 1938 г., переворачиваю страницу — и:

«Ибо ломбер (l’Hombre) от долгого словесного (невежественного) и игрального употребления уже стал ЛОМБЕР — древесной и металлической породой».

Н. П. Г<���ронский>

Зерна богатой барышни. — Губная помада. — Бритье (мячик). — Jouy-en-Josa [221](нигде) — скалы, сосны, спящий город, арка, помост, кафэ.

Возвращение route nationale [222]— с его громким ором (песнями: один — как целый хор).

Шавильский желанный дуб. — И еще одно желанье. — Версальские леса, папоротник, вереск, листва, саблиэры.

«Старушки». Иду к «старушкам».

— Иду домой: своих кормить.

Рынок, кожаная кошелка.

— Ты еще немножко слишком громок.

Дружба с С. М.

Игранье моей головой — отрастающей.

— Как Вы похожи на волка!

— Глупости! Я похожа на Вильгельма.