Владимир Лившиц - Защита Лившица: Адвокатские истории

О том, что судья Поликарпов слушал дела, можно было говорить лишь с некоторой долей условности. Старик был почти глухим и хорошо понимал только письменную речь. С его опытом судейской работы Поликарпову было вполне достаточно бегло прочесть уголовное дело, и обвинительный приговор уже созревал в старческом мозгу. Поэтому во время слушания дела судья всегда что-то писал. Непосвященные предполагали, что он параллельно с секретарем записывает то, что говорят участники процесса. Те, кто был давно знаком с Поликарповым, думали, что он уже пишет приговор. Те, кто был очень давно знаком с Поликарповым, знали, что приговор уже написан, а в данный момент судья сочиняет приговор по другому делу, которое еще не назначено к слушанию и лежит у него в сейфе. Такой метод позволял Поликарпову работать быстро и четко. Как в те годы, когда он в чине капитана юстиции входил в состав трибунальской тройки, выносившей в день по пять приговоров врагам народа. Тогда был настоящий порядок, не то что сейчас.

Изредка Поликарпов, увидев боковым зрением, что кто-то из защитников вставал, обращаясь к суду, отрывал голову от своих записей и строго смотрел на врага.

– Так! Какой вопрос? – произносил он.

Враг не успевал произнести ни слова.

– Сядьте на место! – приказывал он, поскольку призван был руководить ходом процесса.

– У меня ходатайство, – возмущался защитник, но Поликарпов уже не обращал никакого внимания на возмутившегося и поворачивался к секретарю:

– Запишите в протокол замечание адвокату Такому-то-манштейн-бергу за нарушение порядка в судебном заседании.

Иные непосвященные позволяли себе наглость возражать против действий председательствующего судьи. Те, кто был давно знаком с Поликарповым, молча садились, чтобы дождаться момента, когда старик снова увлечется своей писаниной и не заметит повторения попытки. Те, кто был очень давно знаком с Поликарповым, излагали свои ходатайства письменно и передавали их секретарю. Бывали случаи, когда это помогало.

По сегодняшнему делу приговор, в основном, был уже готов. Оставалось лишь приладить к будущему приговору протокол еще не состоявшегося судебного заседания, в котором будут отражены добытые в суде доказательства. Что бы там ни говорили подсудимые, при хорошей работе хорошего секретаря записано будет то, что должно быть записано в соответствии с приговором.

Секретарь Лена понимала шефа с одного слова. Хотя на самом деле слов уже давно не требовалось. Лена сама знала, что нужно. Восемнадцатилетней девочкой она пришла в областной суд, обладая прекрасной фигурой, хорошим почерком и умением хранить тайны. За двадцать лет работы она так и осталась Леной. Изменилась лишь ее фигура, но на почерк это не повлияло.

Речь шла о похищении человека, совершенном организованной группой. Учитывая процедурную тягомотину, связанную с тем, что дело слушалось с участием присяжных заседателей, Поликарпов планировал огласить приговор через пять дней, то есть в пятницу. А потом – в отпуск. Раньше Поликарпов не любил отпуск, потому что не знал, чем заняться в свободное время. В последние годы работать стало тяжелее, особенно после обеда, когда невыносимо тянуло в сон.

Премьера была назначена на понедельник. Все действующие лица и исполнители явились сами или были доставлены конвоем. В роли главного подсудимого – заслуженный авторитет района Пупок. Его подельники – двое приветливых парней без особых примет, не заслуживающие специального описания. В роли потерпевшего – Гриша. Остальные актеры, указанные в программе, томились в вестибюле, ожидая своего выхода.

Государственному обвинителю показалось целесообразным начать судебное следствие с допроса потерпевшего. Защита не возражала.

Итак, что может потерпевший поведать суду о совершенном в отношении него преступлении?

Гриша придал своему лицу честное с элементами придурковатости выражение и поведал присяжным о том, что с детских лет знает подсудимого. Они вместе ездили в пионерский лагерь, посещали драмкружок, делились радостями и печалями. Дня за два до происшедшего Гриша в очередной раз поссорился с женой. Ссоры и взаимные обиды стали в последнее время частыми в их семье. У Гриши возникло желание побыть одному, поразмышлять о жизни. К кому же еще обратиться за помощью, как не к старинному другу?

– Так! Какой вопрос? – Проснувшись, Поликарпов почувствовал, что потерпевший отклоняется от показаний, изложенных в приговоре. – Сядьте на место! – неизвестно к кому обращаясь, произнес судья.

Поскольку в зале все, кроме Гриши, сидели, потерпевший принял это на свой счет и сел на скамью.

– Потерпевший! Что вы себе позволяете?! – Поликарпов грозно взглянул на Гришу. – Встаньте на место!

– Вы же сами сказали сесть! – возразил Гриша.

– Запишите в протокол, – Поликарпов повернулся к Лене: – еще одно предупреждение – и потерпевший будет удален из зала.

Я давно знал Поликарпова, поэтому сделал знак обалдевшему Грише, чтобы он не вступал в спор. Судья снова погрузился в послеобеденные размышления, а Гриша продолжил повествование.

Он сообщил присяжным о том, что знал о наличии у друга детства рефрижератора. Это как раз то место, где человек может побыть в одиночестве, поэтому Гриша попросил подсудимого запереть его там на некоторое время. А работники милиции ничего не поняли и помешали процессу самоанализа. Такая вот история.

В зале воцарилась тишина. Никто из участников процесса, в том числе и я, не был готов к такому взгляду на ситуацию. По нашему сценарию, написанному после принятия Гришей решения, потерпевший должен был рассказать о том, как они с Пупком поехали по делам на овощную базу, как у них возник спор по поводу прошлого долга и как этот спор мягко перешел в ссору. В результате Пупок, будучи физически более сильным, затолкал Гришу в рефрижератор. Остальные двое подсудимых вообще никакого участия в этом не принимали. Таким образом, мы имели реальную возможность квалификации действий Пупка не как похищения человека, да еще совершенного (смешно говорить!) организованной группой, а как незаконное лишение человека свободы, не связанное с его похищением. Смысл заключался в том, что в первом случае срок – от восьми до двадцати лет, а во втором – от нуля до двух. Небольшая, но разница.

Сценарий был тщательно проработан, роли распределены, мизансцены расставлены. Грише с его театральным прошлым (последний раз два года условно) нужно было лишь выучить роль. Но Гриша отошел от авторского текста и занялся самодеятельностью. Характер героя мог потерять достоверность.

Однако, что сказано – то услышано присяжными, и дальнейшее уже зависело от способности Гриши к импровизации. Справедливости ради нужно отметить, что в искренности изложения материала потерпевшему трудно было отказать.