Джульетто Кьеза - «Zero»

Потом они говорили: мы не хотели смотреть этот фильм. Что правда, то правда — смотреть этот фильм не хотел никто. Меньше других — я. Боюсь замысловатости зла. Мне страшно, если я чего-то не понимаю. Не нужен мне весь этот беспредел войны и разрушений. Милитаристский кодекс чести в планетарном масштабе. Всё это не моё. И я сразу же предупредила об этом G. в перерыве очередного мероприятия. Мы оба усердно посещаем собрания. Как можем, пытаемся преуменьшить зловредность диктатуры правого центра. Бережём свою нервную систему. Снимаем раздражение вызванное бессилием. Главное не сидеть, сложа руки. Признаюсь, на этот раз я не стала отделываться междометиями.

«Собственно говоря, мне… — протянула я, — не хочется ещё раз смотреть, как люди пытаются спастись бегством от 11 сентября. Не хочется слышать плач и крики отчаяния. Снова увидеть столбы клубящегося дыма. Не хочу крови и воплей «Oh my god!» , падающих небоскрёбов и Боингов, врезающихся в стеклянный фасад, как удар кулака. Знаешь, я настроена на сострадание, и я действительно сострадаю… Почему ты решил, что меня надо ещё раз помучить? Ведь всё, что должно было случиться, уже случилось. Что поделаешь! Лучше покажи мне цветущий луг, хотя бы на картинке. Давай всматриваться в то, что нам близко. Давай поглядим друг другу в глаза!» В ответ G. сказал только: «Важно, чтобы ты увидела “Тёмную сторону Луны”. Невидимую сторону. Присоединяйся. Остальное потом».

Миновал месяц. Мы не созванивались. Тем временем в Ираке воцарилось кровавое перемирие. Погибших было так много, что они уже ничего не значили. У них уже не было лица. Даже мёртвые дети уже никого не волновали. Иногда я вспоминала взгляд G., когда он приглашал меня на фильм. «Знаешь, — говорил он, — это потрясающее кино, настоящая сенсация». Вообще он немногословен. На этот раз хладнокровнее обычного. Казалось, он в тисках невыразимой боли. И пытался скрыть своё состояние преувеличенной сдержанностью.

Когда он позвонил, я почти обрадовалась. Он по-прежнему был немногословен. То немногое, что успел сказать, вызывало у меня чувство тревоги. Вообще-то лучше молчать, чем говорить. После 11 сентября прошло три года абсолютного молчания. Как вдруг… когда в конце рабочего дня я просматривала электронную почту, на дисплее появилось приглашение на очередное собрание.

Я решила пойти. Но почему-то на душе скребли кошки. На собраниях без определённой политической цели обычно бывает скучно. Сидишь и думаешь о бездарно потерянном времени. На этот раз дело было в другом. Просто тревожно на душе. Не более того.

Итак, погожее июньское утро. Яркая синева неба. Древнее сердце Вечного города — просторная площадь Арджентина с руинами древнеримских памятников посредине, выглядит, как оперная декорация. Открываю тяжёлую дверь и вхожу в указанный в приглашении подъезд. Отчего-то повсюду, где проводятся политические собрания, неизменно царит пыльная полутьма и канцелярский аскетизм. В просторном без архитектурных изысков зале человек двадцать. В основном мужчины. Всё, как обычно, женщин мало. Все сидят с одной стороны длинного стола. Я знакома только с G. Здороваюсь взмахом руки — вот, мол, гляди, я пришла, хотя и через силу. Он всё понял и взглядом сказал: «Молодчина, спасибо!». Или он сказал: «Ты должна это увидеть»? Наконец, закрыли ставни. Синева за окном исчезла. Воцарился полумрак.

На экране вспыхнули титры (всё-таки я бы предпочла не смотреть этот фильм) — «The dark side of the moon» — «Тёмная сторона Луны. Иная точка зрения». Прошу, не осуждайте меня! На экране был весь привычный набор. Вот небоскрёбы ВТЦ. При всём своём величии, они выглядят, как спичечные коробки. Вот зловещие силуэты Боингов. Вот столбы клубящегося дыма, крики и призывы о помощи, восклицания «Oh my god!» , почерневшее от копоти небо, обрушение зданий, град осколков, фигурки людей, падающих с головокружительной высоты небоскрёба. На экране во всём своем величии подлинная трагедия. Поступь катастрофы геометрически выверена. Всё это давно уже врезалось память. Всё это я уже видела. И неизменно увиденное болью отзывается в сердце. Пусть со временем образы трагедии и превращаются в архивный материал. Однако на этот раз с экрана зазвучали леденящие душу вопросы! Никакой риторики, гневных проклятий, политических заявлений — ничего этого не было. Только вопросы.

На экране бесстрастные лица компетентных особ. Они постоянно что-то объясняют. Башни небоскрёбов так не падают. Они построены таким образом, чтобы они ни при каких обстоятельствах не обрушились так, как это произошло.

Как и подобает экспертам, они говорят без особых эмоций, приводят научно-обоснованные данные. Компетентные лица терпеливо разъясняют техническую сторону катастрофы. Стальные конструкции ведут себя совершенно иначе, температура плавления стали несовместима с жизнью. А люди в это время бегут по лестнице «А»? При температуре 800° всякая жизнь погибает в доли секунды.

Под напором вопросов видеоряд выглядит совершенно иначе. Эти кадры мы уже видели, но теперь они предстают совершенно в ином свете.

Почему самолёт столь внушительных размеров пробил в здании Пентагона такую непропорционально маленькую брешь? Где останки пассажиров? Почему нет ни одного чемодана, ни одной детской игрушки? Ведь на месте катастрофы всегда остаётся «человеческий материал». Тысячу раз мы видели это. Так, где же он? Почему девственно гладок прилегающий к Пентагону газон? Где обломки огромного Боинга? Неужели здание Пентагона всосало его? Почему лайнер спикировал на безлюдное крыло здания? Ведь противники террористов находились в другом крыле здания. Неужели террористы не знали об этом? Почему в течение 52 минут между террористическим нападением на ВТЦ, а затем на Пентагон не сработал план противовоздушной обороны?

Большие проблемы порождают более мелкие. За каждым вопросом, неважно, какого калибра, маячит самый главный вопрос: как и почему это могло случиться?

В зале зажгли свет. Гробовое молчание. Никто не просит слова. А ведь это публика, привыкшая выступать на собраниях. За словом в карман не полезут. Вижу — женщина закрыла лицо ладонью. Заболела голова? Никто не решается взглянуть в глаза соседу. Такое ощущение, что мы стали свидетелями неприличного зрелища. Коллективный просмотр непристойности. Сгораем от стыда. А срам дело личное. Стыдно перед другими за соучастие. Чувствуешь себя так, словно тебя раздели до гола. Размеренным тоном G. сказал несколько слов. В голосе слышались тревожные нотки. Затем он вручил каждому из присутствующих копию фильма.

Я стыдливо улыбнулась в знак признательности. Оба ощущали себя не столько соучастниками, сколько людьми с общими взглядами.