Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №7 за 2003 год

Зря волновалась: отец был человек осведомленный и правила игры знал заранее (только и спросил, понимает ли она, что никогда не выйдет замуж за наследника и что в скором времени должна будет с ним расстаться).

Маля сама выбрала себе дом на Английском проспекте, вполне уютный и с хорошей историей: 2-этажный особнячок был построен великим князем Константином Николаевичем для балерины Кузнецовой, потом им владел Римский-Корсаков. В этом доме, который Николай II в итоге ей подарил, Кшесинская пережила свой короткий бурный роман, согревавший ее воспоминаниями всю жизнь.

«В один из вечеров, когда Наследник засиделся у меня почти что до утра, он мне сказал, что уезжает за границу для свидания с принцессой Алисой Гессенской, с которой его хотят сватать. Впоследствии мы не раз говорили о неизбежности его брака и о неизбежности нашей разлуки», – пишет она в своих воспоминаниях. И когда 7 апреля 1894 года было объявлено об официальной помолвке цесаревича Николая с 22-летней Алисой Гессен-Дармштадтской, Матильда призналась: «Горю моему не было границ».

Надо сказать, что после помолвки Николай сразу поведал невесте о своих отношениях с Кшесинской и та простила его в назидательном письме: «Что прошло, то прошло и никогда не вернется. Все мы в этом мире окружены соблазнами, а когда мы молоды, то не всегда можем бороться, чтобы устоять перед искушением… Я люблю тебя даже сильнее с тех пор, как ты рассказал мне эту историю. Твое доверие так глубоко трогает меня… Смогу ли я быть его достойной?..»

Весной 1894 года цесаревич Николай женился, а осенью того же года, после смерти отца Александра III, взошел на престол. Отныне Мале оставались только воспоминания, передаваемые окольными путями приветы, да лишь ей и Ники понятные взгляды, которыми они обменивались при случае. И еще – возможность танцевать для Него. Каждое свое выступление перед государем (а их было множество) Кшесинская воспринимала как праздник. И с особым трепетом – спектакли в Красносельском театре, где она всякий раз встречала и провожала его взглядом, стоя у обращенного на царский подъезд окна гримерской, – почти 25 лет…

Состояние российского балета во время исполнительской деятельности Кшесинской было плачевным: еще работал Мариус Петипа, но его лучшие постановки уже стали застывшей классикой, появлялись новые талантливые исполнители, а предпочтение отдавалось зарубежным танцорам. Настоящий взлет русский балет начал переживать с началом нового века, когда на смену старой школе и выжавшей из нее максимум пользы Кшесинской пришла гениальная молодежь – Анна Павлова, Тамара Карсавина, Вацлав Нижинский и подлинные революционеры балета: Дягилев, Лифарь, Фокин…

Матильда Феликсовна свое место под солнцем занимала с боем. Однако война шла за кулисами, а известный балетный критик Плещеев был полон умиления: «Г-жа Кшесинская 2-я, вследствие серьезной болезни г-жи Леньяни, почти до конца года несла на своих плечах или, точнее, ногах, весь репертуар. Успех молодой балерины, сделавшей в короткое время замечательный прогресс, был огромный. Танцы ее в строго классическом благородном стиле носят художественный отпечаток». Заметим, что «серьезная» болезнь последней итальянской балерины, приглашенной в труппу Императорских театров, явно имела «дипломатический» характер – стараниями Кшесинской уже в следующем году контракт с итальянской примой и вовсе не будет продлен, а Малечка, устранив главную соперницу, получит ее партии в балетах «Конек-Горбунок» и «Камарго».

Механизм, которым пользовалась Кшесинская, был прост и незатейлив. Впервые она опробовала его во время сезона 1895/96 года. Приближались коронационные торжества, Императорский театр распределял роли для предстоящего парадного спектакля в Москве, а ей, которая из-за этого события страдала чуть ли не сильнее всех прочих, никакой роли в балете Дриго «Жемчужина» не предложили вовсе. Она восприняла это как прямое оскорбление. О том, как Кшесинская вышла из положения, лучше ее самой не расскажешь: «В полном отчаянии я бросилась к Великому Князю Владимиру Александровичу за помощью, так как я никого не видела вокруг себя, к кому могла бы обратиться, а он всегда сердечно ко мне относился… Как и что, собственно, сделал Великий Князь, я не знаю, но результат получился быстрый.

Дирекция Императорских театров получила приказ свыше, чтобы я участвовала в парадном спектакле на коронации в Москве. Моя честь была восстановлена, и я была счастлива, так как я знала, что это Ники лично для меня сделал, без его ведома и согласия Дирекция своего прежнего решения не переменила бы… Я убедилась, что наша встреча с ним не была для него мимолетным увлечением, и он в своем благородном сердце сохранил уголок для меня на всю свою жизнь…»

Когда пришел «приказ свыше», балет «Жемчужина» был почти полностью готов, все роли распределены и срепетированы, но для того, чтобы включить Кшесинскую в этот спектакль, композитора Дриго срочно обязали написать новую музыкальную партию, а великому балетмейстеру Петипа пришлось ставить для нее специальное па-де-де…

Понятно, такие выходки быстро создали Кшесинской соответственную репутацию. Она же, ничтоже сумняшеся, продолжала пользоваться своей «палочкой-выручалочкой» всякий раз, когда ущемлялось ее самолюбие. В конце концов, после скандала с нежеланием Кшесинской танцевать балет «Камарго» в костюме с утяжеляющими ее округлую фигуру подкладками-фижмами, когда Дирекция наказала строптивую приму символическим штрафом, а та снова обратилась к государю и он тут же этот приказ отменил, директор, князь Волконский, просто подал в отставку.

Случалось, Маля даже и не ждала, пока гром грянет, предпочитая опережать события. В день своих бенефисов артисты обычно получали так называемый «царский подарок» – соответственно полу и разряду – золотую или серебряную вещицу, типа портсигара (для мужчин) или кулона (для женщин). Готовясь достойно отметить свое первое десятилетие на Императорской сцене, Кшесинская заранее попросила через великого князя Сергея Михайловича, чтобы ее «царский подарок» не походил на все другие. И в результате получила прелестную брошь в виде бриллиантовой змейки, свернувшейся вокруг большого сапфира.

В придачу к подношению Сергей Михайлович (а он в одиночестве примы постарался заменить ей Ники с максимальной полнотой) рассказал Кшесинской, что государь вместе с императрицей лично выбрал для нее эту брошь и при этом заметил, что змея – символ мудрости. Николай II любил символы – на следующий бенефис, по случаю 20-летия, Кшесинская получила от него бриллиантового орла в платиновой оправе, с подвешенным к нему розовым сапфиром, и тут же сделала своему Ники ответный подарок – украсив орлом сценический костюм, исполнила для него па-де-де в «Пахите».