Буренин Николай - Николай Евгеньевич Буренин «ПАМЯТНЫЕ ГОДЫ»

Почти все наши товарищи, приезжавшие из России, не знали ни финского, ни шведского языков. И тут нам большую помощь оказывали “проводники”. Кто только не выполнял их роль - студенты, артисты, дамы, барышни, железнодорожные служащие.

Надо было снабжать приезжавших товарищей паспортами. Мы доставали паспорта самыми различными способами: получали из больниц документы умерших, нигде не зарегистрированных людей, добывали паспортные бланки в полицейских участках и сами заполняли их. Давали нам свои паспорта и внешне благонамеренные люди, стремившиеся помочь русским революционерам.

Многие наши товарищи, нелегально приезжавшие в Гельсингфорс, знали дом на Генриховской улице с огромной зеленой бутылкой, укрепленной на кронштейне. Это была реклама помещавшегося здесь магазина Вальтера Шеберга. Нам помогал не только сам Шеберг, но и барышни, служившие в его магазине. Они гостеприимно встречали русских революционеров и направляли их по адресам.

Однажды в магазин Шеберга явился преследуемый шпиками Юлий Грожан (“Дмитрий Сергеевич”). По поручению Боевой технической группы Грожан организовал в Гельсингфорсе в 1905 году изготовление взрывчатых веществ.

Не успели Шеберг и Грожан переброситься и двумя словами, как у входа в магазин показались полицейские. Грожан едва успел спрятаться за занавеску. Шеберг, стоя посреди магазина, мог одновременно видеть и его, и полицейских. Воспользовавшись удобным моментом, он одной рукой показал Грожану на бороду и усы, а другой - на заднюю дверь магазина. Рядом была парикмахерская. Грожан быстро сообразил, выскользнул в заднюю дверь и вошел в парикмахерскую. Там он сбрил усы и бороду и спокойно вышел на улицу. Осмотрев магазин и убедившись, что в нем никого нет, полицейские ушли. След Грожана они потеряли.

Большое впечатление произвело на различные круги населения финской столицы Свеаборгское восстание солдат и матросов, подавленное царскими войсками. Участники восстания были окружены симпатиями финнов. Многие участники восстания, которым удалось скрыться из крепости Свеаборг, нашли себе приют в квартирах жителей Гельсингфорса.

Десятки матросов прятал после Свеаборгского восстания в своей квартире и Вальтер Шеберг. Он их кормил, поил, доставал им штатское платье и, снабдив надежными паспортами, отправлял за границу. Многие из матросов, несмотря на грозившую им опасность, стремились в Россию. Шеберг с большим трудом доставал им “чистые паспорта”. Иногда у него в квартире собиралось до двенадцати-четырнадцати человек сразу. Они спали на диванах, креслах, на полу.

Постепенно горячее время прошло, уехали беспокойные пансионеры, в их числе были матросы Никита Кощук и Приходько. Оба были сознательными революционерами и своим живым умом, горячим темпераментом импонировали Шебергу. Ехать они хотели только в Россию. Несмотря на все трудности, Шеберг достал им паспорта, и они уехали на родину.

Через некоторое время в газетах появилась заметка о том, что на гауптвахте офицер застрелил матроса по фамилии Кощук.

Шеберг взволновался. Он надеялся, что Никита Кощук уже в Киеве или Харькове, - и вдруг такое сообщение!

Тело матроса перевезли в покойницкую больницы на Фабианской улице. Финские активисты и организация Российской социал-демократической рабочей партии в Гельсингфорсе готовили торжественные похороны и демонстрацию протеста против возмутительного самоуправства царских ставленников.

Весь день Шеберг был сам не свой. Мысль о том, что это может быть его русский друг, не давала ему покоя. Наконец он не выдержал и вечером направился к покойницкой. Вокруг ходил часовой с ружьем. Выждав удобный момент, Шеберг проскользнул в дверь, оказавшуюся незапертой. При помощи зажженной спички нетрудно было отыскать тело Кощука по дощечкам с фамилиями, прикрепленными к изголовью покойников. Шеберг отдернул простыню, но разглядеть лицо оказалось невозможно: оно, как и грудь, было залито запекшейся кровью. Не найдя воды, он, зажигая спичку за спичкой, стал слюной смывать кровь, раньше всего с груди, так как вспомнил, что у Кощука во всю грудь был вытатуирован корабль.

Убедившись, что никакой татуировки на груди покойника нет и что, значит, это не Никита, Шеберг так обрадовался, что, выскочив из покойницкой, чуть не сшиб с ног растерявшегося часового.

На следующий день состоялись похороны и манифестация с красными флагами и венками. Шеберг был в толпе.

Финские и русские товарищи несли множество венков, и, когда процессия проходила мимо Абосских казарм, у окон стояли солдаты, выражавшие сочувствие погибшему товарищу.

Всю дорогу пели “Вы жертвою пали в борьбе роковой”.

Работая в Боевой технической группе, я познакомился с Алексеем Максимовичем Горьким. Первая наша встреча состоялась летом 1905 года на даче в Куоккале (ныне Репино), на так называемой мызе Линтуля, где Горький тогда жил вместе с Марией Федоровной Андреевой.

Мы, работники большевистского подполья, хорошо знали Марию Федоровну. К тому времени она уже состояла в партии, оказывая ей всяческое содействие как денежными средствами, так и многочисленными своими знакомствами. С 1905 года Мария Федоровна была тесносвязана с Боевой технической группой.

Обстановка, в которой я застал Горького и Андрееву, была самая домашняя. Пригласили к обеду. Помню, меня поразило большое количество людей за обеденным столом. Сидели какие-то военные и штатские, изысканно одетые, и люди в косоворотках, студенты и рабочие. Тут же были дети разных возрастов и с ними ихвоспитатели, говорившие на разных языках.

Мария Федоровна возглавляла стол, и вызывало удивление ее умение объединить всех: с одними она разговаривала серьезно, с другими - полушутя,подбадривала робеющих, успокаивала расшалившихся ребят и всегда зорко следила за тем, чтобы Горькому ничто не мешало, а когда он начинал говорить, никто бы зря в разговор не вмешивался. Она всё время чутко следила за Алексеем Максимовичем, за его словами и не забывала ни на минуту смотреть, как он ел, что брал на свою тарелку, так как ел мало и неохотно. Здоровье его в то время, после недавнего пребывания в Петропавловке, было из рук вон плохо.

После обеда дети убежали в сад, некоторые взрослые пошли играть в городки, а человека три-четыре, в том числе и я, поднялись к Горькому, в его комнату во втором этаже.

Когда наши деловые разговоры закончились и мы уже собирались уходить, Мария Федоровна ни за что не позволила нам уехать, не напоив нас чаем. Самовар уже кипел на столе, и терраса вновь зашумела. Появились молодые писатели, только входившие в славу, о которых мы, особенно студенты, знали только понаслышке. Оказывается, все эти писатели были завсегдатаями мызы Линтуля.