Федор Раззаков - Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972

Именно Ильичев положил на стол Козлову полную речь Ромма, а тот уже ознакомил с ней Хрущева. Реакция Первого секретаря была более чем нервной. Этому были свои объяснения. Во-первых, Хрущев еще не отошел от событий вокруг «карибского кризиса» ( октябрь 1962 года), когда мир буквально висел на волоске от ядерной войны. Во-вторых, был возмущен тем, что опять «воду мутит» один из лидеров еврейской интеллигенции. Чтобы понять это «опять», следует отмотать время немного назад.

Западные идеологи «холодной войны» продолжали рассматривать «еврейскую проблему» в СССР как одну из своих выигрышных карт (ведь советская интеллигенция больше чем наполовину состояла из евреев). Они всегда намеренно раздували в своих СМИ слухи о государственном антисемитизме, якобы имевшем место в Советском Союзе, и старались сделать все возможное, чтобы еврейская эмиграция в СССР с каждым годом приобретала все больший размах.

В свое время (в 1946 году) Сталин, чтобы выбить этот козырь у Запада, прекратил еврейскую эмиграцию. Однако после его смерти процесс вновь был возобновлен: только в 1956 годуиз страны в Израиль навсегда уехали 753 еврея (год спустя началась эмиграция евреев и из других социалистических стран: Польши, Румынии, Венгрии, Чехословакии). Число советских отъезжантов могло быть и большим, если бы власти не предприняли ряд шагов, должных успокоить еврейскую общественность. Так, в 1958 годув СССР было возобновлено издание книг на идиш, а три года спустя на этом же языке стал издаваться литературный журнал «Советиш Геймланд» («Советская Родина»). Попутно оживилась общественно-культурная жизнь в Еврейской автономной области.

И все же все эти меры так и не смогли стабилизировать ситуацию с «еврейским» вопросом, поскольку хрущевская «оттепель» резко радикализировала еврейскую интеллигенцию. Во-первых, ей не понравилась поддержка Хрущевым арабов и ухудшение отношений с Израилем, во-вторых, они видели в нем не последовательного либерала, а человека постоянно мятущегося между двумя лагерями: державным и либеральным. Наконец, в-третьих, стабилизацию еврейской проблемы не допускал Запад, который был кровно заинтересован в противостоянии евреев и власти. Поэтому когда в СССР в самом начале 60-х годов начало формироваться диссидентское движение (а костяк его составила именно интеллигенция еврейского происхождения в лице таких деятелей, как А. Гинзбург, А. Левитин-Краснов и др.), то Запад стал активно этому движению помогать, причем как идеологически, так и материально.

Кроме этого, Запад постоянно «подбрасывал хворост в огонь», пристегивая к «еврейской» проблеме любые действия Кремля, которые в той или иной мере касались евреев. Например, в 1961 годуХрущев дал команду правоохранительным органам начать кампанию по борьбе с хищениями социалистической собственности. В итоге под дамоклов меч МВД и КГБ угодило и значительное количество евреев, которые составляли костяк предприимчивых людей – так называемых «цеховиков» (владельцев подпольных цехов по выпуску левой продукции).

Едва об этом стало известно на Западе, как в тамошних СМИ немедленно поднялась волна по обвинению советских властей в... антисемитизме. Как напишет позднее «Еврейская энциклопедия»: «В 1961–1964 годах за экономические преступления было казнено в РСФСР – 39 евреев, на Украине 79, по другим республикам – 43». Однако по этим же делам и в это же время было казнено и несколько десятков людей русского происхождения (а также лиц других национальностей СССР), но это совершенно не означает, что советские власти тем самым проводили геноцид этих народностей. Ведь всех этих людей судили и казнили не за их национальность, а за конкретные преступления – за хищения в особо крупных размерах.

Именно в самый разгар кампании по борьбе с расхитителями социалистической собственности (на календаре был 1962 год), впервые после «дела врачей», израильский представитель поднял в ООН вопрос о... положении евреев в СССР. Естественно, это было воспринято советскими властями как публичная пощечина. Именно последнее событие и стало одной из главных причин нервной реакции Хрущева на сообщение Ильичева о выступлении Ромма в ВТО. Первый секретарь тогда произнес весьма характерную фразу: «Сколько волка ни корми, а он все равно в лес смотрит».

Судя по всему, Козлов и Ильичев именно такой реакции и добивались, поскольку в их планах значилось нанесение удара именно по интеллигентской фронде еврейского происхождения. Речь Ромма в ВТО пришлась как нельзя кстати, а тут еще подоспело и еще одно событие – выставка молодых художников в столичном Манеже, намеченная на 1 декабря. Ильичев предложил Хрущеву посетить ее, заранее предполагая, что увиденное там взвинтит Первого секретаря не менее сильно, чем речь Ромма. И опять под удар должны были попасть евреи, коих среди художников было достаточно много. Так оно и вышло: Хрущев так осерчал на художников-авангардистов, что назвал их «педерасами». Вот как об этом вспоминает свидетель событий художник Борис Жутовский:

«Мы с ребятами пришли в Манеж около девяти утра. Ребята пошли наверх, к экспозиции, а я остался у входа и, когда подъехал Хрущев, пристроился к его свите и ходил за ним по первому этажу, слушал, как неведомый нам замысел приводится в исполнение.

Как он орал о том, что ему бронзы на ракеты не хватает, что картошка Фалька – это песня нищеты, а обнаженное тело его дивы – это не та женщина, которой надо поклоняться. Те же, кто рядом с ним, подливали масла в огонь.

Когда подошло время к нам на второй этаж подниматься, я побежал вперед, поднялся раньше и попытался протиснуться сквозь толпу у двери. Но из-за того, что меня хватает за руку один из охранников Хрущева и шипит: «Стой здесь и не выпячивайся», я остаюсь с краю, у дверей. Через полминуты поднимается Хрущев. Он останавливается и, обняв Володю Шорца и меня за плечи, говорит: «Мне сказали, вы делаете плохое искусство. Я не верю. Пошли посмотрим». И мы втроем в обнимку входим в зал. Хрущев оглядывается по сторонам, упирается взглядом в портрет, нарисованный Лешей Россалем, и произносит сакраментальную фразу: «Вы что, господа, педерасы?». Он этого слова не знает, потому и произносит, как расслышал. Ему кто-то нашептал его. И он думает, что, быть может, перед ним и вправду извращенцы. Мы со страха наперебой говорим: «Нет, нет, это картина Леши Россаля. Он из Ленинграда». Хотя Леша и жил, и живет в Москве. Тогда Хрущев разворачивается корпусом, упирается в мою картину и медленно наливается малиновым цветом...

Моих картинок в зале было четыре. И так получилось, что на все четыре его бог вынес. Когда Хрущев подошел к моей последней работе, к автопортрету, он уже куражился: