Федор Раззаков - Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972

И Сергей Аполлинариевич продолжает смягчать положение, сам отлично понимая и оценивая его».

С. Герасимов: «В чем я смягчаю? Что нужно делать – голову ему оторвать?»

Г. Бритиков: «Да вы готовы оторвать голову любому, но, вероятно, не Хуциеву. В чем вы смягчаете положение? Вы знаете, что интонацию вещи нужно менять трудовыми поступками героя...»

С. Герасимов: «Так что, я прятал это в карман?»

Г. Бритиков: «Дело в том, что Хуциев слушает не тех, кого ему нужно слушать. Я не знаю, кого он слушает. Что требует критика? Скажем мягко: изменения интонации фильма. Это значит, что наш герой, хотя бы один из трех, должен быть награжден трудом. Но он трудом не награжден... Он стыдится проявлений каких-то активных поступков... Наш герой опять бездейственный. Наградите героя поступками... которые аккредитовали бы его трудом, которые дали бы возможность слушать его реляции, что он серьезно относится к 1937 году, в котором он не участвовал, что он хорошо относится к революции, к солдатам, но он никак не высказал своего отношения к современности. Если этого не будет, то, на мой взгляд, картина не получится...»

С. Докучаев (начальник производства киностудии имени Горького): «О чем будет картина?»

М. Хуциев: «Картина будет о том, о чем и была. Мы должны сделать, чтобы заглавие „Застава Ильича“ было до конца понятно. Картина о том, как у молодого человека складывается гражданское сознание и необходимость быть всегда активным гражданином своей родины...»

С. Герасимов: «Я внимательно слушал, что говорил Марлен Мартынович, правда, выходил, потому что сердце слегка схватило, но я не могу представить себе, чтобы автор при всем состоянии своего здоровья мог бы от подобной работы отойти. Это не тот автор – Марлен Хуциев...»

Герасимов оказался прав: Хуциев свое детище не бросил и, несмотря на все старания «верхов», так и не внес в картину требуемых от него поправок. Он просто волынил, тянул время. А когда его соавтор Геннадий Шпаликов написал для Георгия Данелии сценарий фильма «Я шагаю по Москве», который можно было смело назвать антиподом «Заставы Ильича», Хуциев на него обиделся и назвал конъюнктурщиком.

Конфликт вокруг «Заставы...» рассосался сам собой. В октябре 1964 годаХрущева отправили на пенсию, и фильм Хуциева, уже под другим названием – «Мне двадцать лет», – вышел-таки в прокат. Сборы у него были скромные: всего 8 миллионов 800 тысяч зрителей (правда, и прокат был не широкий). Зато картина была премирована за рубежом (в Венеции-65), что естественно: там это стало доброй традицией – премировать опальные в Советском Союзе произведения.

Уже в наши дни кинорежиссер и сценарист Ю. Закревский выразил следующее мнение о фильме М. Хуциева:

«Прошли десятилетия... „Весна на Заречной улице“ и „Я шагаю по Москве“ до сих пор хорошо воспринимаются зрителями (их повторы по ТВ подтверждают это), чего не скажешь о нашумевшей когда-то „Заставе Ильича“. Ведь и зрители вольны принимать или не принимать тот или иной фильм и его героев... А может быть, прав был Н. С. Хрущев со своими соратниками, желавшими видеть в новом поколении иную, более оптимистическую, обнадеживающую Правду?..»

Несмотря на скромный успех «Заставы» у широкого зрителя, в годы горбачевской перестройки именно этот фильм был поднят на щит либеральной критикой. О нем было написано столько восторженных статей в СМИ, что ими можно было обклеить стены не одного многоэтажного дома. Столь восторженные отзывы либералов были понятны: именно в фильме Хуциева впервые в советском кинематографе речь велась о молодом, послевоенном поколении советских людей, кто почти не разделял пафоса своих родителей или относился к нему индифферентно. Именно это поколение в итоге приведет к власти Горбачева и угробит великую страну.

Между тем пессимизм хуциевского фильма явно входил в противоречие с оптимизмом тех картин, которые были фаворитами кинопроката 1963 года. Например, его безоговорочным лидером стала картина Самсона Самсонова «Оптимистическая трагедия» – экранизация одноименной историко-революционной драмы В. Вишневского, где речь шла о женщине-большевичке, которая перевоспитывала анархиствующих моряков и силой своего убеждения заставляла их перейти на сторону революции. Фильм собрал в прокате 46 миллионов зрителей. И хотя по сравнению с прошлым годом это было явное падение (от «Человека-амфибии» этот фильм отделяли почти 20 миллионов зрителей), однако и эти цифры все равно впечатляли. Поскольку фильмы, занявшие 2-е и 3-е места, отстали от «Трагедии» на 11 миллионов. Это были «Коллеги» Алексея Сахарова и «Три плюс два» Генриха Оганесяна, собравшие по 35 миллионов человек.

Отметим также, что «Оптимистическая трагедия» легла на душу не только советскому зрителю, но и зарубежному, о чем свидетельствуют награды самых престижных кинофестивалей: в Каннах, Сан-Франциско, Мехико, Акапулько, Эдинбурге. Правда, в Каннах вышел конфуз. Никто из тамошних членов жюри не думал давать ему Главный приз, а предполагалось отметить только Маргариту Володину, блестяще сыгравшую роль комиссара. Когда об этом узнал один из руководителей Госкино – Владимир Баскаков (он возглавлял советскую делегацию), он потребовал от члена жюри от СССР (Ростислава Юренева), чтобы тот сделал все от него зависящее и «продавил» решение о награждении фильма каким-либо призом. Но члены жюри и не думали поощрять революционную оду большевикам. В итоге Володина награды так и не удостоилась, а сам фильм наградили всего лишь скромным дипломом.

Не меньшие страсти кипели вокруг фильма и на его родине. К примеру, чем сильнее раздавались восторги рядовых зрителей по адресу картины, тем раздраженнее на это реагировала профессиональная критика. Например, по опросу читателей в журнале «Советский экран» Маргарита Володина была названа лучшей актрисой года. Однако скольких нервов ей это стоило! Цитирую ее собственные слова:

«Объявлен Всесоюзный конкурс на звание лучшей актрисы года. Оторвавшись от других на сотни голосов, я выхожу на первое место. Но редакция журнала „Советский экран“ вызывает меня на какой-то диспут, и там какие-то люди ставят под сомнение мою победу. Кто-то из них с горечью и сожалением в голосе говорит: „И тем не менее вы, Володина, очевидно, получите первый приз“. Выступали невесть откуда взявшиеся, какие-то раздраженные субъекты, которые в глаза резали правду-матку. Они внушали мне, что голос народа – это еще не истина, что народ-де не разбирается в том, что хорошо, а что плохо...

Эти эксцессы не были для меня новостью, но все же такая гадость в редакции «Советского экрана» меня шокировала. Вскоре журнал опубликовал итоги конкурса и беспардонную подборку наших противников...»