Федор Раззаков - Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972

По меркам массового советского кинематографа это были вполне крепкие фильмы из разряда «середняков». И если взять, к примеру, «Порожний рейс», то он в прокате-63 собрал 23 миллиона зрителей, что было хорошим показателем. Но среди яйцеголовых критиков и отдельных режиссеров такого рода кино считалось плохим, чуть ли не из разряда «проститутских», поскольку конкретно создавалось в угоду партийной идеологии и не содержало в себе никакой «фиги» (игра в «фигушки» стала набирать популярность в среде советской творческой интеллигенции именно на исходе хрущевской «оттепели»). Поэтому устроители фестиваля из киношной среды даже во сне мечтали о том, чтобы какая-нибудь оказия поставила заслон на пути априори объявленных победителями номинантов. И такая оказия случилась.

Буквально накануне открытия фестиваля свою последнюю картину – те самые «8 с половиной» – согласился привезти в Москву Федерико Феллини. Официальные власти в лице Отдела культуры ЦК КПСС и Министерства культуры были против этого, но побоялись возразить, поскольку не хотели портить отношения с Итальянской компартией (та поддерживала режиссеров-неореалистов, некоторые из которых состояли в ее рядах), где происходили сложные процессы. Там лидер партии Пальмиро Тольятти выступил против хрущевской линии, объявленной на ХХII съезде КПСС (дальнейшее разоблачение культа личности Сталина и разрыв с Компартией Китая), а остальное руководство ИКП поддержало Хрущева. Эти разногласия накалили отношения в международном коммунистическом движении, из-за чего Москва не хотела подливать масла в огонь, отвергая картину выдающегося итальянского режиссера Феллини. Короче, он приехал на МКФ.

Две фестивальные недели пролетели как один день, и вот настал волнительный момент: жюри должно было решить, какой из представленных в конкурсе фильмов достоин главного приза. А в жюри входили весьма известные в киношном мире люди из разных стран. Назову эти имена: Жан Марэ (Франция), Стэнли Краймер (США), Кийхико Усихара (Япония), Серджо Амидеи (Италия), Шакен Айманов (СССР), Душан Вукотич (Югославия), Ян Прохазка (ЧССР), Сатьяджит Рей (Индия), Мохаммед Керим (Египет), Нельсон Перейра дус Сантус (Бразилия). Возглавлял же этот киношный ареопаг (то есть был председателем жюри) советский режиссер Григорий Чухрай – как мы помним, один из фаворитов либералов в советском кинематографе.

Первым бучу поднял член жюри от Италии Серджо Амидеи, который, прекрасно поняв, каким картинам советские власти прочат главный приз, а каким нет, буквально взорвался от негодования. В самый разгар фестиваля он вдруг заявил, что не будет голосовать за советский «Порожний рейс», и если этот фильм не снимут с конкурса, то он немедленно покинет фестиваль. Успокаивать итальянца отправился Чухрай.

Разговор у них получился доброжелательный, но весьма бурный. Амидеи удивлялся: дескать, у вас же есть прекрасные фильмы, а вы присылаете на фестиваль какую-то ерунду. На что Чухрай заметил: мол, теперь ты будешь знать, что у нас выходят и плохие картины. Услышав это, итальянец успокоился, поняв, что Чухрай на его стороне. И спросил в открытую: «Ты не будешь защищать этот фильм?» – «Не буду», – честно ответил Чухрай.

На этом скандал был исчерпан, но не разговор. Итальянца вдруг стала сильно интересовать проблема, которая была главной в фильме: зачем шофер Хромов сливает бензин? И Чухрай потратил еще добрых полчаса, чтобы объяснить итальянцу, а также и другим членам жюри, которые присутствовали при их разговоре, что такое социалистическое соревнование и как отдельные нечестные люди пытаются стать его победителями в обход установившихся правил.

Между тем мнения членов жюри по поводу фильма Феллини разделились. Например, Душан Вукотич назвал его педерастическим, Ян Прохазка его поддержал и тоже объявил, что голосовать за него не будет. К их мнению присоединились еще пара человек (например, казахский режиссер Шакен Айманов). Однако остальные члены жюри взяли сторону Амидеи. Жан Марэ, например, сказал, что на фестивале не было фильма, который мог бы сравниться с творением Феллини, а Стэнли Краймер выразился еще более витиевато. Он сказал: «Я мужчина и каждый день вынужден бриться. При этом я смотрю в зеркало. Так вот, чтобы мне не было стыдно смотреть на свою физиономию, я хочу заявить: меня не было на этом фестивале...»

Произнеся сей монолог, американец покинул комнату заседаний (штаб фестиваля размещался в гостинице «Россия»). Следом за ним последовали остальные несогласные: индиец Сатьяджит Рей, японец Кийхико Усихара, египтянин Мохаммед Керим, а также Жан Марэ. Ситуация создалась патовая. Однако Чухрай взялся ее «разрулить». Он объявил перерыв и отправился прямиком к председателю Госкино Алексею Романову, кабинет которого на время фестиваля находился в той же «России».

Вспоминает Г. Чухрай: «В кабинете Романова уже был Александр Караганов, который был моим заместителем и присутствовал на всех заседаниях. Романов, весь красный от волнения, дозванивался до начальства по телефонам. Была суббота, и никого невозможно было застать, а он, не имея указания, не знал, как ему поступить.

– Вот видите, – сказал он с досадой. – Я же вас предупреждал. Это ваше влияние. Вы подстрекали членов жюри...

– Никого он не подстрекал, – вступился за меня Караганов.

– Я знаю, что говорю. Мне докладывали, – настаивал Романов.

Вошел молодой человек – «искусствовед в штатском» – и сообщил, что на Центральном телеграфе лежит пачка телеграмм до особого распоряжения о скандале на Московском фестивале. Я посмотрел на часы и вышел. По дороге ко мне обратилась взволнованная Симона Синьоре:

– Скажите, что происходит?!

Я был знаком с ней, встречался с ней и Ивом Монтаном во Франции. Но что я мог ей сказать? Отделался заверением, что все будет в порядке, извинился и поспешил в зал заседаний жюри. Я очень волновался, все ли придут, не придется ли просить, уговаривать каждого отдельно. А они будут упираться, отказываться... Но, к моему удивлению, пришли сразу все. Никаких обид. Все улыбаются, как будто ничего не произошло. Нельсон Перейра дус Сантус изложил свою формулировку. Все ее приняли и приступили к распределению остальных призов. Появился А. Караганов с предложениями Романова. Я сказал, что уже принято решение и другого мы принимать не будем...»

Читатель вправе спросить, зачем было тому же Романову и его кураторам из ЦК так возражать против фильма Феллини? Неужели все дело было в ложно понятом патриотизме: мол, лучшим должна быть только советская картина, какого бы качества она ни была? Нет, дело было не только в этом. Ведь фильм «Знакомьтесь, Балуев!», при всей его художественной беспомощности, являл собой оптимистическое произведение, в то время как фильм Феллини наоборот. Именно об этом, кстати, и написал в своем отклике на победу Феллини киновед Ростислав Юренев («Советская культура» от 20 июля 1963 года). Статья называлась «Смятенный мир Федерико Феллини». В ней давался подробный анализ фильма и в конце следовало следующее резюме: