Юлия Монакова - Подвенечное сари. Русские девушки в объятиях Болливуда

Меня часто спрашивают: как мне удается фактически в одиночку поднимать троих детей? И как я объясняю им, почему папа почти не живет с нами?

Без Бога, конечно, никак. Это невозможно ни теоретически, ни практически. Особенно если учесть жизнь в съемной квартире и предвзятое отношение к нам моих родителей. Это только год назад они стали более дипломатичными, дети наконец-то обрели статус внуков, и раз в два месяца бабушка и дедушка приезжают к нам в гости на полтора часа. А муж… Муж находится в вечных разъездах.

Он звонит достаточно часто (по возможности), разговаривает с детьми, периодически присылает деньги, пишет письма по электронной почте. В общем, он в такой затянувшейся, вечной командировке. Я говорю детям, что папа зарабатывает денежки, чтобы купить тебе это, а тебе – это…

Хотя дети все чаще стали твердить: не нужны нам эти вещи и подарки, пусть лучше папа приезжает… Раньше он уезжал на неделю-две, потом на месяц-два, а сейчас – на неопределенный срок. Вот уже три года обстоятельства не могут сложиться так, как хотелось бы нам… Остается молиться друг о друге, о детях и о нашей семье… Планы у него прекрасные и грандиозные – жить и работать в Москве, купить квартиру, получить гражданство, наслаждаться полнокровной жизнью в кругу семьи… Вот только когда это будет… По электронной почте я старательно информирую его обо всех наших семейных проблемах и достижениях. Этакий дневник нашей жизни для папы, чтобы в курсе был, чтобы не забывал нас. Мы его ждем, он обещает, дети растут, жизнь идет. Все нормально…

Откуда берется столько терпения, спрашивают меня… В последнее время я воспринимаю свою жизнь как несение креста. Все мы движемся по жизни и несем свои тяготы и заботы. И по тому, как несем, будет определена наша жизнь ТАМ, вечная жизнь. Здесь – только миг. И надо пронести этот крест достойно. Раньше я нервничала, но батюшка в церкви сказал мне, что умирать мы будем каждый поодиночке и поодиночке будем давать отчет о прожитой жизни. И муж будет отвечать, и я, и мои родители. Каждый за себя. И не надо зацикливаться на чужих проступках или ошибках, надо нести свой собственный крест… Меня это утешило.

Были у меня и ревность, и отчаяние – многое было. Сейчас я более философски, что ли, на это смотрю…

После той нашей одесской поездки мы еще много городов посетили – был у него такой горячий период в работе, и я всюду его сопровождала…

Была сказочная ночь в машине по дороге из Сочи в Новороссийск… До сих пор у меня мурашки от страха, когда вспоминаю, как опасалась тогда: а вдруг незнакомый водитель нас куда-нибудь завезет?.. И все еще звучат в ушах цикады, помню вид на море с обрыва, лунную дорожку и резкие повороты серпантина, от которых душа в пятки уходит…

Были Львов, Ужгород, Чоп, где мы с ним делили на двоих мамину запеканку и спали в кафе на стульях, потому что свободных номеров в местной гостинице не было. И Ташкент, где я впервые столкнулась с Востоком. И где мы с ним решили, что будем вместе… Эти поездки так и остались единственной сказкой совместных путешествий.

А затем… Затем он отправился на время домой, в Индию.

Там его мама предприняла очередную – и последнюю – попытку женить-таки 37-летнего сынка-перестарка. Вернувшись, он рассказывал мне об этом. Представляете, как я была «рада», услышав от него следующее: «Девушка такая же, как ты. И ростом (я выше его на четыре сантиметра, чем он очень гордится), и возрастом (ей тоже тогда было 20 лет), и образованием (она тоже заканчивала вуз), и красотой (ну, это дело вкуса)… Но ты понимаешь, Таня, у меня же ничего нет – ни своего дома, ни стабильной работы, ни гражданства в России… Если я привезу ее сюда, что я смогу ей дать? Я не имею права портить ей жизнь!»

Сколько раз потом прокручивала я в голове эту историю. ЕЕ ему было жалко. Он не мог ЕЕ загубить… А я? Я-то тогда кто? Существо третьего сорта, чужая, неродная… Меня – не жалко. Можно и на съемной квартире, и без гарантированного жалования, и без перспектив… Ох, сколько же слез я пролила по этому поводу… Обидно. Но такова суровая реальность: за честь сестры-индианки он голову готов сложить. А с русской можно и так спать… Тогда я для него была все понимающей симпатичной секретаршей, влюбленной в него и потому готовой на все.

У нас не было свадьбы. Не было нормальной, человеческой передачи меня из-под родительского крова ему, в его семью. Может, и это свою роль сыграло в отношении моих родителей к нам. Моя мама до сих пор не может понять и принять, что я все-таки замужем, что мне не надо подыскивать жениха, что я в первую очередь чья-то жена, а не только ее «маленькая» доченька… На венчание мои родители не пришли, из родных был только его брат. Это был только наш, внутренний праздник.

А официальная регистрация в загсе… Мы расписались лишь год назад, но что значит эта жалкая процедура спустя прожитые и выстраданные вместе годы… Так, формальность, необходимая для получения возможности честно смотреть в глаза милиционерам и квартирным хозяйкам. Это было уже НЕ ТО.

К счастью, его-то родня сразу приняла и меня, и нашего сына (к тому времени, как он познакомил меня со своей семьей, у нас уже родился первенец). Как сейчас помню – был праздник Лори, родственники и друзья осматривали и ощупывали нас с Виталькой…

Меня часто называют мудрой женщиной. Наверное, такой я получилась в свою прабабку. Она была человеком потрясающей судьбы, ей столько невзгод пришлось в жизни вынести! В молодости все звали ее Еленой Бешеной, а в старости – Еленой Премудрой. Выдали ее замуж то ли в двенадцать, то ли в четырнадцать лет за шестнадцатилетнего паренька. Родилось у них одиннадцать детей, семерых из них похоронили, а в тридцать лет прабабка овдовела. Осталась одна с четырьмя девчонками… А тут то белые, то красные, то зеленые, то голод, то коллективизация, то война, то опять голод… Непонятно, как и выжила. А все-таки выжила.

Интересно, что, когда ее спрашивали: «Бабка, когда ты умрешь?» (очень деликатные люди), – она всегда показывала на свою любимую младшую внучку – мою маму – и говорила: «Как увижу ребеночка от нее – тогда и помру!»

Мама родила меня поздно по меркам того времени, первый ребенок – в тридцать три года… Родилась я на день празднования святой Елены Сербской. Хотели меня поначалу Еленой назвать, но родня не позволила – боялись, что я судьбу прабабки повторю. Летом 1972 года мы приехали в деревню, где жила прабабка Елена. Было ей тогда уже 94 года. Она на меня посмотрела – и действительно стала помирать. И я вдруг тоже вздумала умирать. Так и лежали мы вдвоем с ней на одной кровати, без сил, жизнь в нас еле теплилась. Пришел врач, осмотрел нас и сказал, что для меня можно начинать гробик сколачивать, а у прабабки Елены сердце хорошее, здоровое – еще лет десять проживет… Но прабабка Елена решила по-другому – умирать так умирать! Она просто отказалась есть, пить, а через день одновременно закричали: моя мама – что я ожила, и бабушка – что прабабка Елена умерла…