Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 1

Председатель . – А какой разговор был у вас со Штюрмером относительно Гурлянда?

Наумов . – Я говорил: «Раз вы поручили Гурлянду, – вы с него и взыскивайте! Создали особое правительственное русло, чтобы печатать опровержения, а оно не печатает…» Он ответил, что сделает распоряжение, но не сделал… Он всегда обещал, но часто ничего не делал. Я слышал в обществе, что Штюрмер любит Гурлянда и близко его держит к себе. Все, кто бывал у Штюрмера, всегда наталкивались на Гурлянда, постоянно, где-то там, около Штюрмера, существовавшего… 18-го марта утром я опять-таки говорил Штюрмеру относительно моего окончательного решения уйти и просил подыскивать мне заместителя. Когда он меня спросил: кого же? – я говорю: «Пожалуйста, вы сами подыскивайте, кого угодно!… Я лично никого не могу вам указать…» Продолжение этого разговора у меня в дневнике записано так: «Во всяком случае, будьте добры доложить государю, что я ухожу – с одной покорнейшей просьбой: остаться лишь членом Государственного Совета, так как я есмь (т.-е. я был выбранным от совета земств). Я особенно оттеняю это обстоятельство, потому, что, когда я получил потом назначение члена Государственного Совета, то очутился в положении невероятно тяжелом… С одной стороны, я был всегда корректным монархистом, и положение создалось такое, что несомненно мне дана была милость со стороны государя: эту милость я не могу вернуть обратно… А между тем, до меня слух дошел, что Штюрмер распространяет, будто я просил его об этом! Ничего подобного не было. Напротив, я просил по этому поводу, чтобы не было никаких благодарностей, никаких наград, потому что я смотрел на всю мою службу, как и прошлый раз говорил, буквально как на каторгу духа и мозга! 18 часов в сутки работал при условиях невероятных – ни взаимного уважения, ни взаимного доверия!… Когда государь принимал мою отставку 28-го, он меня поздравил с назначением членом Государственного Совета. Я говорю: «Ведь я член Государственного Совета по выборам…»

Председатель . – Как же вы это объясняете: Штюрмер вас не понял, что ли?

Наумов . – Вам никогда не приходилось иметь с ним дело? Он представлял из себя какой-то ходячий церемониал: ни один мускул не движется… Говоришь ему что-нибудь – и будто видишь перед собой какой-то футляр… Я потом все время спрашивал, докладывал ли он государю?… Я тогда стал государя подготовлять сам, ссылаясь на то, что я утомлен и т.д. Но потом уже, в конце концов, решил… Я долго вынужден был колебаться, ибо бросать сразу портфель при такой обстановке, при которой мне приходилось работать, было невозможно, потому что перерыв был бы нежелательный для дела: я был тогда не только министром земледелия, а главное – министром по продовольственному снабжению… После разговора, который у меня был со Штюрмером, относительно моего желания безусловно уйти, – я 20 мая был в Могилеве с докладом к государю императору. Тут я государя предупреждал относительно своего сильно пошатнувшегося здоровья. Действительно, в это время у меня были сердечные припадки, началась бессонница; я государя предупреждал, что вряд ли я могу работать в дальнейшем… 21 мая приезжает туда же в Могилев Штюрмер. Я передал ему разговоры мои с государем, и он перекрестился, узнав, что я пока остаюсь… Конечно, я записал это, потому что видел в этом, безусловно, его неискренность. 26 мая интересная была беседа со стороны П.М. Кауфмана о влиянии Распутина на церковь, на Питирима, на внутренние дела, на Штюрмера… Я полагаю, что в этом отношении член Государственного Совета П.М. Кауфман мог бы многое осветить… Прошлый раз вы спрашивали: на кого бы я мог сослаться? – Он человек откровенный и был при Ставке… В конце моей службы, в среде Совета Министров чувствуется резкое ко мне отношение со стороны Трепова, Шаховского и К°… Особенно, в этом направлении, повидимому, действует Штюрмер… Конечно, долг подсказывал, что я должен оставаться «в окопах», – иначе говоря: на службе. А совесть подсказывала, что мне тяжело оставаться в этой обстановке! В июне месяце, со 2-го июня, начинается движение среди членов Государственного Совета; со стороны князя Щербатова, Голицына и других лиц, относительно необходимости выяснения вопроса о продовольствии, чему я лично был чрезвычайно рад в интересах всестороннего осведомления… У нас были добрые отношения с поименованными лицами, но этот вопрос был, очевидно, в Совете Министров принимаем с иной точки зрения. Иногда в Совете Министров обсуждение дел прерывалось внезапно, потому что высочайшая резолюция неожиданно обрушивалась и прекращала дело в том или другом направлении… Например, 3 июня в Совете Министров был вопрос о разгрузке Петрограда. Этот вопрос ранее обсуждаем был в течение нескольких месяцев. У меня был ряд заявлений и докладов по этому поводу. 3 июня мы опять принялись за этот вопрос. Вдруг неожиданное заявление генерала Шуваева о высочайшей резолюции: «Этим делом не заниматься!»… Сколько по этому поводу было заседаний предварительных и т.д… Но был доклад сделан в Ставке, и состоялась внезапная резолюция: не заниматься!…

Иванов . – Как вы понимали: почему?… Вероятно, этот вопрос возбуждался: почему такое высочайшее повеление? Это был очень важный момент…

Наумов . – Тут касались вопросов о скоплении войск, и Шуваев, очевидно, предполагал, что эти войска нужны. Я не знаю, сколько теперь войск в Петрограде, но в то время было свыше 400.000. Лично я предлагал их разгрузить поблизости от Петрограда. Предлагал им быстро выстроить удобные деревянные помещения по железным дорогам – на случай необходимости мобилизации… В этот же день было резкое выступление генерала Шуваева по поводу железнодорожного ведомства и непорядков там. Шуваев нападал на Трепова, на все железнодорожные непорядки. Был ряд острых столкновений между ними… Это чрезвычайно тяжело отзывалось на мне лично. Я записывал свои впечатления в дневник: «Крест господень – служить и работать при этой обстановке»… 14 июня у меня отмечено: «Свидание у меня было с Игнатьевым в Могилеве. По его словам называли непрочным положение: Штюрмера, Шуваева и Трепова»…

Иванов . – Скажите, пожалуйста, вы не слышали о князе Андроникове: играл он какую-нибудь роль у Штюрмера и Хвостова?

Наумов . – Я князя Андроникова ни разу не видал и совершенно его не знаю. Между тем, я о нем услыхал с первых же шагов, когда я принял Министерство Земледелия – по поводу его Хивинской концессии…

Иванов . – Но в личную жизнь министров он не вмешивался? К вам не являлся?

Наумов . – Ни разу. Я об Андронникове [*] «Андронникове», надо : «Андроникове». [ Прим. В.М. ] слышал так же, как о Распутине, и т.д. Я их никого не знал, и решил так себя вести, как и раньше вел, т.-е. определенно отрицательно, если будет со стороны этой компании предъявлено ко мне какое-нибудь требование или известное желание!… Дело Андроникова мне было доложено вскоре по вступлении в министерство. С первым докладом был Глинка и сказал: «О Хивинской концессии будет доложено князем Масальским»… Когда он упомянул об Андроникове, я дело это отложил. Познакомившись с ним, я увидел, что это важное дело и необходимо дополнить сведениями местного генерал-губернатора. Я решил это дело исследовать. Тут вопрос связан с пользованием водой. (Там земля имеет постольку значение, поскольку она орошается.) Это дело было вполне не обследованное, на мой взгляд, не упорядоченное было дело, откровенно сказать – и незнакомое!… Я, по этому поводу, просил от местных властей подробное изложение и сведения о положении дела…