Чингиз Гусейнов - Семейные тайны

Не успели.

А ведь и рисковал Хансултанов: дорого ему могла стоить история с обрезанием Муртуза. Айша пыталась тогда воздействовать: делай свое дело, но тихо. Как тихо?! Это ж свадьба! первая свадьба будущего мужчины!..

Будь что будет, рискну!.. И созвал Хансултанов сотню-другую гостей, торжества в старом отцовском доме, двор вместительный, столы по краям, музыканты, шашлыки, плов как горная гряда, и просторный круг для танцев, а среди гостей - иностранец какой-то, вернее, прибалт (а это латыш), пришел на свадьбу, ни жениха не видно, ни невесты, а потом мальчик появляется. "Вот он,шепчет ему на ухо сосед,- виновник торжества!" "Как, и уже родился мальчик?" Долго хохотали над латышом: и обрезание - это свадьба, объяснили, так принято у нас.

Проскочило, прошло: ни замечания Хансултанову, ни упрека,- уход Устаева спас, не до него было.

Как же Хансултанову проворонить такого лезгина, мастера по обрезанию? Папаха пахнет бараном, а усы от махорки порыжели,, чубук курит. А главное, безотказно орудует камышовыми приспособлениями, и вдеть не больно, и лишнее наружу, и нож острый, отвлечет малыша шуткой, глаза страшны, лучше помалкивать Муртузу, не почувствуешь даже, как кожицу срезали. И пеплом посыплет ранку, чтоб никаких заражений-нагноений, это уже много векЧэв практикуется, почище чем в клинике у опытного хирурга. А за что Хансулта-нова ругать? Какой антиобщественный поступок он совершил? Какую идеологическую диверсию? Пусть бросит камень кто безгрешен по части обряда. Да и кто не обрезан? Даже… но подробности ни к чему: и все зятья, и их дети, и тот, кто… короче, сколько лет прошло, а ничто не меняется (из заведенного), к тому же гигиена.

Сомнение не дает Айше уснуть: может, не будь ее докладной, а ведь продумала до мелочей! и ей казалось, что именно теперь! время назрело и о себе самой дать знать, и Устаева в действие привести, взорвать эту благодушную атмосферу в их ведомстве,- не получилось!

Изменение обстановки, как ушли Айшу: Аскера Никбина нигде не называют, будто нет такого поэта, Махмуда не утвердили, и он сник (вакансии по традиции занимаются не скоро: конкурс по слухам отбирает и отбрасывает кандидатуры, ждут-взвешивают, пока нежданно не объявляется претендент, о ком прежде никто не слыхивал).

- Тебе бы радоваться,- успокаивает его Аскер.

- ?

- Учреждение твое, куда ты так рвешься, в зловещем треугольнике.- И поясняет, пока Махмуд недоуменно смотрит на Аскера: - Меж кладбищем, зоопарком и тюрьмой! Можно выбирать, кому куда! (И в первое свое дежурство Махмуд услышит львиный рык, вздрогнет, так близко, будто за дверью!.. И тотчас истошно закричат обезьяны: лев рядом!)

- Эх, не то обидно, что не утвердили, а что сидит там человек, который клики от клоаки отличить не может!

- Одного поля ягоды: что клика, что клоака, за это снимать не станут!- И еще что-то в этом роде говорит Хансултанов, мысль свою развивает, а внимание Махмуда вдруг привлек сынишка Хансултанова - Муртуз: у Айши на подоконнике фиалки расцвели, подойдет незаметно к ним, раз - и отщипнет голубой цветок… Махмуд аж опешил: маленький такой палач растет у свояка - голову фиалок ноготочком срезает!.. А как сказать?! насмерть Хансултанов обидится!..

- Эх, бросить все, уйти в свою автоматику!

- А кто тебя туда возьмет? Ты ж отстал! Правда, твое изобретение действует безотказно, слышал я: муфта Махмуда! вошла в научный оборот…- И вздохнул Хансултанов: о Гиндукуше ни слова, удержаться б на Эльбрусе! Он знал, на какой стул ему садиться: третий в пятом ряду, а на сей раз почему-то (!) забыли даже пригласить в президиум.

А тут еще и Асия заявляется, впервые после всего, что случилось, вернее, Бахадур ее пригласил, благодарный ей, что она пошла с ним на заключительный вечер в школу, и этот ее визит он назовет впоследствии СМОТРОМ СИЛ СЕМЬИ в тяжелые для нее дни; встретились с Бахадуром случайно: он шел, думая, кого бы это позвать в школу, а тут вдруг Асия: "Привет сельской труженице!" "Я только на день",- будто оправдывается. "Ну да, весь край от мала до велика собирается к вам, чтоб помочь, а ты - в город!"

Поистине смотр сил: с Бахадуром, потом к Айше (Асия нет-нет, а виделась с матерью, когда дома никого); и что это Асия вдруг решила явиться именно в эти дни?! пойдет и к Алие, но не домой, а прямо в клинику, перед тем как уехать в деревню; может, и к Айне? к Зулейхе? если успеет.

Да, Айша весь день дома сидит, ждет. И чтоб так нелепо оборвалось?! как загнанный в клетку зверек,- жалко сестру. Но лучше не приставать, еще вспыхнет!..

- Можешь радоваться! - ей Айша (И ЧЕГО ТЫ ПРИШЛА? И недавний ее восторг, когда она в пику всем, показался ей глупой выходкой: "Как некому? А Асия?!" Вечность, кажется, с той поры прошла).

- Чему радоваться? Твоему падению? Такие, как ты, здесь утонут, там всплывут!- Ирония? Пророчество? Успокоить-утешить чтоб? Уколоть?..

Посидеть бы тихо-молча, и Зулейха тоже молчит, будто на поминках, причем, в пик траура, день третий или седьмой, хотя - о, глупцы, усмехнулась Асия, и Айша вскинула на нее злой взгляд, даже мать и та встрепенулась, боясь, что вспыхнет спор, разругаются сестры, и без того примирение на волоске держится. И вспыхнул (тут же погаснув).

Массивный стол посередине с резными ножками, а на нем - высокая хрустальная ваза с крупными золотыми медальонами на ней, под старину, НАДО Ж, ДОДУМАЛИСЬ, недавно появилась, сияет гранями, а медальоны будто цельные, вмурованы, и такая скатерть, что рукой боязно тронуть: золотая парча (нежный, ручной работы, тонкий ковер).

- Да, был у нас на Колодезной обычный стол, на нем и уроки делали, кляксы на клеенке, и содой стирали, съедая узор, и отец на нем работал, за ним и пир закатывали.

- Пир? Чай только!

- И тебя,- на Бахадура смотрит,-на нем пеленали.

- И тебя тоже,- ей мать.

- ДА, ВСЕХ НАС. И ты настояла,- Айша говорит, НЕ МОЖЕШЬ БЕЗ .СТЫЧКИ,-чтоб мама выкинула этот стол как рухлядь.

- Тебе бь! радоваться… осторожно! выронишь! ей цены нет!- Асия только протянула руку, чтоб дотронуться.- Специальный заказ!

НЕЧАЯННО ЗАДЕВ РУКОЙ, СБРОСИТЬ.

- …за мои труды, если на то пошло!

Я Ж МОЛЧУ, ЧЕГО ОПРАВДЫВАЕШЬСЯ?

- …не украла, не ограбила!- Это чтоб все слышали.

- ХУЖЕ! ТЫ УБИЛА!

- ??

- ВЕРУ УБИЛА!

- Перестаньте,- вмешалась Марьям,- а то запутаюсь.- С кружевами она.

- Я молчу.

- Нет, пусть скажет, раз пришла. _

- Убила… Многое во мне убила,- тихо сказала, почти про себя.

Айша как будто ослышалась. И мать тоже. И Зулейха, и Бахадур.

Асия выговорилась, как выдохнула, Никто даже не отреагировал: что за вера? и при чем тут убийство?

Помешалась на страхах. Айша повела плечами, мать уткнулась в вязанье (на сей раз для неведомой невестки?), немыслимые по узорам кружева, лабиринт, Айша молча вышла, а Бахадур задумался: что же теперь будет?