Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

Я полезла в бутылку.

– Нормальная деятельность, что в ней такого сверхъестественного?

– Да то, что для этих целей целые институты созданы. Тысячи дармоедов сидят на шее народа, вот пусть и ломают головы, как всё это исправить. Вам-то что – больше всех надо?

Я слабо пыталась возражать.

– Детский дом сродни стихийному бедствию. Это должно касаться всех. Здесь каждый имеет моральное право вмешиваться. И потом, настоящих людей, готовых с головой окунуться в это варево, катастрофически не хватает. Каждый кадр на учёте. Нет, что вы, уходить мне никак нельзя.

Она замахала руками, и я заметила, что перстней и колец на её пальцах вроде как стало поменьше.

– Ну, бог с вами, вы и в самом деле какая-то поперечная. Что-то раньше вы казались мне покладистей. Да…

– Простите, если что не так, – смиренно сказала я. – Это, конечно, ошибочное мнение. Я – ужасный человек. Но я не могу ни изменить себя, ни изменить своему делу. Вы спасли меня на свою голову. Простите меня.

– Ох уж этот высокий штиль! – сказала она с ироничной улыбкой на сахарных устах.

– Всё равно простите, я от сердца.

– Ну, пусть, замнём эту тему. Вот вам от нас небольшая компенсация – это завод выписал для вас премию.

– Премию?

– Премию, премию…

– За что?

– Да просто так. Некуда заводу деньги девать. Дай, думают, дадим мы этой воспитателке пару десяток на бедность…

Я от души расхохоталась, она тоже улыбнулась.

– Штраф с меня надо взять, а не премию давать. Нет, я не могу взять эти деньги.

– Послушайте, – снова строго сказала Хозяйка. – У вас шмонали?

– Шмонали.

– Занять есть у кого?

– Не знаю… Не спрашивала.

– То-то же.

И она решительно вручила мне конверт с деньгами. Пятьдесят рублей новенькими хрустящими червонцами.

– Спасибо…

– Этого вам хватит, пока отпускные получите. Требуйте, они должны вам оплатить. Вы здесь работали, они – отдыхали. Так что требуйте.

– Постараюсь.

– Нет, вы мне обещайте.

– Хорошо.

– На дорогу вашим обормотам выписан сухой паёк, надеюсь, не оголадают. Фруктов возьмёте столько, сколько загрузится в автобус на свободные места. Вот накладная.

Я поблагодарила её и отправилась собирать пожитки. Перед самым отъездом мы с детьми пошли к морю – прощаться. Дети вели себя смирно, не орали, не носились, не подкалывали друг другу. Искупались, сидим на берегу, смотрим на закатное небо. Плотные малиновые облака постепенно разбегаються, и солнце, внезапно одержав ослепительную победу, решительно пробивает своими лучами огромную брешь в тёмной перистой полосе, уже у самой кромки горизонта. В яркой полоске света блеснула фантастическими крылышками крупная вечерняя бабочка. Я посмотрела на Огурца – у него на голове, в белёсых длинных волосах смешно устроились большие кипарисные чешуйки… Он поймал мой взгляд и почему-то заплакал. Мне стало неловко. Грустно как-то. Ворчливым голосом, привычно, почти по-домашнему шумит прибой… Нам его будет очень не хватать.

– А жалко всё-таки уезжать, да? – сказал кто-то из мальчишек тихо, печально, с душой, но из-за грохота волн я не расслышала – кто.

Поезд прибыл с большим опозданием – вместо двенадцати ночи в пять утра.

Присланный за нами на вокзал автобус, так и не дождавшись нас, уехал обратно.

– Вы с вещичками на такси домой, а мы с ребятами поедем в детский дом на метро. Ирочка тоже с нами поедет, так что в дэдэ не сильно спешите, отдохните, как следует и приходите завтра.

Так распорядилась Татьяна Степановна, и я, загрузив пять коробок отрядного скарба (ласты, маски, кружки, плошки…) в такси, поехала домой. В седьмом часу утра уже была в своей комнате. Дочки пока в лагере, завтра же к ним наведаюсь, дадут отпуск, так сразу же и заберу домой. Хватит, наотдыхались! Погуляем недельки две в подмосковье, как в старые добрые времена. Лепота…

В поезде спала кое-как – пару раз придремнула, вот и весь сон. Приняла душ – и в постель. Неужели я снова дома?! Какое блаженство! Завтра с утра позвоню директрисе и… я тут же проваливаюсь в мягкую, сладкую дрёму, засыпаю глубоким сном праведника, так и не додумав до конца приятную мысль…

Просыпаюсь от звонка телефона.

– Алло! Алло! Ольга Николаевна? Добрый день. Это Людмила Семёновна.

– Здравствуйте, Людмила Семёновна.

Что это она? Подробности интересуют? Вот нетерпеливица!

– Здравствуйте, здравствуйте. А что не звоните на работу?

– Да я только что глаза продрала. Легла в восемь, а сейчас… (смотрю на часы) одиннадцать только.

– Одиннадцать, но следующего дня, милочка. Поздравляю.

– Опс. Ну и здорова я спать!

Лихорадочно соображаю – сколько же я проспала? Больше суток получается, обалдеть…

– Богатырский сон, однако.

В трубке установилось молчание, потом слышно отдалённый голос:

– Опять таблеток наглоталась…

Это что же такое? Моя любимая подруга Татьяна Степановна уже там? Интересненько… И смех. Весело ей! Ага, ещё мужской голос… Валера? Но что он-то?

– Алло, Людмила Семёновна! – кричу в трубку.

– Да, да… отвечает она. – Извините, отвлеклась. Тут люди…

– Догадываюсь. Людмила Семёновна, вы позвонили, чтобы что?

Она куда-то в пространство произносит что-то типа «ойййооо…», потом говорит в трубку:

– Ну, так у нас новость.

– Что-то случилось?

– И это тоже – ещё ЧП.

– Господи, что… что случилось?

– Начну с новости. Сбежали наши воспитанницы Кузенкова, Лисковская…

– А Надя?

– И Надя с ними.

– Так…

Плакал мой отпуск. Придётся искать девиц. Это занятие надолго.

– А что за ЧП? – спрашиваю я, чувствуя, как вспотевает трубка в моей руке. Ноги слабеют. Что ещё они натворили?

– Утонула Лена Ринейская.

Опа-на! Ну и шутки у них. Однако: «Ладно, я пошутила», – никто так и не сказал.

– Сейчас буду.

– Лучше через два часа. Сейчас здесь работает комиссия.

– Так, может, как раз и поговорить с людьми?

– Вы только всех ещё больше запутаете.

Кладёт трубку – ту-ту… Заломило в висках. На слабеющих ногах еле добредаю до дивана. Хорошее начало. Что же это такое, всамделе? Девочку оставили в Москве, чтобы сберечь здоровье, и – погубили жизнь. За что такое наказание?

Но на смену растерянности уже спешит злость: силы вернулись, минутная слабость прошла. Не время расслабляться – эпоха кисейных сантиментов кончилось навсегда. Через сорок минут я уже в «предбаннике» директорского кабинета. Дверь приоткрыта. Разговаривают на повышенных тонах. Заходить неудобно, пусть закончат или… хотя бы пусть образуется пауза… Ну, я ей…

– Что там было, только без придумок? Честно! Честно говори! Продуманный акт? Если у неё в натуре заложила тяга к самоубийству, тогда это одно. Несчастный случай – это уже другое.