Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

Фонд добра, фонд понимания, фонд уважения к праву человека быть другим и вообще – БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ – вот чего не хватает каждому из нас. Не будет этого, никакие другие фонды не помогут.

Когда-то Гитлер изрек: «Мы стоим на пороге грандиозной мутации, которая даст человечеству неслыханное могущество. Новый человек уже живет среди нас! Я видел его! Он смел и жесток. Смертному трудно выдержать его присутствие…»

То был один из редких периодов в истории нашей цивилизации, когда перед человечеством с грохотом и скрежетом распахнулись ворота в мир, где царствует нечто иное. В то время, как в СССР прививалась бацилла рационализма и магии завтрашнего дня, в Центральной Европе рождалась магия дремучего мистического прошлого. Критерий истины подменен идеологическим лозунгом. Гитлер был убежден, что моря отступят перед его войсками. Он пожаловал своим легионам только перчатки и шарфы, веря в союз с огнем. Но в декабре 41-го грянул сорокаградусный мороз, в автоматах застывала смазка, синтетический бензин разделялся на составные, замерзали паровозы…

Философия, названная «русским космизмом», родившаяся на излете 19-го века, несомненно, положительного начала, обращена к общечеловеческому идеалу. Идея всеединения мира и человека, в которой человек становится посредником между богом и миром, ведет людей достойным путем – к созданию высокой человеческой общности, где каждый в отдельности незадавлен всеми, и все не страдают от острых углов индивидуализма.

Сегодня, когда весь мир, терзаемый милитаристским психозом, влечется к единству, мирный политический союз народов возможен и неизбежен. Вопрос, однако, в том, каким ему быть, этому единству? Соборность народов земли – путь к общечеловеческому единству, гармонической согласованности всего и вся.

Соборность и свободная личность – совместимы, ибо соборность опирается на богатства единичного и целого. Это как русская песня – она допускает свободу голосов при сохранении гармоничного единства пения.

В центре буржуазной европейской мысли – вещь. В центре соборного сознания – человек, его домашняя обитель. Русский космизм восстанавливает генетическую память о том, что есть ещё и человек, который живет на Земле, вступившей в священный союз с Небом. Земля – Дом, в котором живут люди. Вселенная – Храм, в который ещё предстоит вселиться.

Всем миром

Маленький мальчик сидел на ковре и вертел в руках кубик Рубика. Кубик издавал смешные звуки и ярко сверкал, а мальчик весело смеялся.

К дому подъехала машина, он бросил кубик и побежал к двери – это мама!

Дверь открылась, и мальчик оказался на руках у молодой симпатичной женщины.

– А где бабушка? – спросила мама, прижимая его к себе.

– Там, – рассеянно сказал мальчик, крепко обнимая мать за шею и целуя её в щеку. – Ма! А что ты так рано? Ты не уйдешь больше, да?

– Нет, милый, не уйду, – сказала она, опуская сына на пол. – Сбегай, позови бабушку. Ну, беги скорей, Малыш.

– А вон она! – крикнул мальчик, показывая пальцем на террасу. – Ба! Иди к нам скорей! Ма пришла! Иди же! Мы тебя поздравлять с днём варения будем!

Мама и мальчик сели на диван. Женщина молчала и рассеянно смотрела перед собой, а сын снова принялся вращать кубик Рубика. В комнату вошла пожилая дама с плетеной корзинкой, в ней лежали клубки ниток и недовязанная жилетка.

– А! Солнышки мои уже вместе! Отчего это бизнес-леди так рано дома? – ласково сказала она, ставя корзинку на пол и присаживаясь рядом. – Ну что там у вас, рассказывай, вижу по лицу, что-то важное произошло, – обратилась она к молодой женщине.

Та, тряхнув головой, словно отгоняя какие-то назойливые мысли, сказала:

– Все отлично. Наш проект, наконец, принят. Сенат одобрил подавляющим числом голосов.

– Это хорошо. А что тогда тебя печалит? – спросила пожилая женщина.

– Наша экономика обещает выжить, это так, – коротко вздохнув, ответила дочь. – Но за всё надо платить. И за стабильность – в первую очередь. Ты знаешь… – сказала она после недолгой паузы, – принята ещё поправка… ну, ты помнишь, та самая… это уже обсуждали…

Пожилая дама смотрела ей в глаза прямым печальным взглядом.

– И что? – очень тихо спросила она.

– Принята… поправка… я же говорю… Сейчас они приедут. Вещи брать не надо, там всё-всё у вас будет! Милая ты моя! – шёпотом говорила она, одной рукой обнимая мальчика, а другой – поглаживая свою мать по широкой вздрагивающей спине. – Ну, будет, будет. Успокойся… Всё будет хорошо, правда!

На улице дважды просигналили.

– Приехали уже, пойду, открою…

.. Когда вечером они вместе с сыном сидели перед телевизором, мальчик, щелкнув пультом, тихо сказал:

– Я не хочу больше смотреть. Можно мне лечь спать?

– Так рано? – удивилась мать. – Ты устал?

– Я просто спать хочу, правда, Ма… – ещё тише сказал мальчик, сползая на пол. – А когда бабушка вернётся?

– Бабушка… – рассеянно сказала женщина, гладя сына по голове. – Бабушка сюда не приедет больше.

– Почему? – спросил мальчик, и слезы поползли по его щекам.

– Потому что бабушка уже старенькая и ей надо жить на свежем воздухе, на природе, нужно много отдыхать. У неё теперь будет время, чтобы болтать с другими бабушками. Она ведь заслужила свой отдых, правда? Ну ладно, пойдём, я тебя уложу спать, мой милый Малыш.

… Она ждала сына к обеду, стол был празднично сервирован на двоих. Сегодня особый день – её мальчик выступал с первой публичной речью, она смотрела по телевизору, его прерывали овациями двадцать пять раз. Он, конечно же, станет сенатором, потом президентом. Её мальчик далеко пойдёт, весь в неё. Такой же горячий, взрывной, и – весьма дальновидный. Это главное. Мальчик умеет выстраивать длинные стратегические линии, этого у него не отнять.

Мелодично пропел звонок. Улыбаясь, она пошла открывать. Первое, что она увидела, когда дверь распахнулась – был огромный букет алых роз.

– С днем варенья, Ма! – сказал сын, наклоняясь к ней и звонко чмокая в щёку.

– А это что такое? – радостно спросила женщина, разглядев за спиной сына огромных размеров коробку. – Какая большая! Что там? Ах… Самое большое счастье – это хорошие дети!

Сын поставил цветы в вазу, втащил коробку в комнату, аккуратно снял упаковочную ленту. Женщина нетерпеливо ждала. Яркий румянец оживлял её впалые блёклые щеки.

– Ты знаешь, – говорил сын, собирая с пола бумагу и засовывая её в пакет для мусора, – наконец-то принята вторая поправка к твоему проекту, ты опять победила, так что я тебя сегодня дважды поздравляю.

И он жарко поцеловал растроганную мать в обе щёки.