Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

– Да где же мы возьмём горы, к тому же – высокие? В городе-то?

Я с сомнением разглядываю плотненького господинчика со значком на лацкане пиджака в крупную клетку.

– Зачем в городе? Мы в горы поедем.

– Не на Эльбрус ли? – усмехаюсь я.

– Именно.

Мне по-прежнему не очень хотелось, чтобы кто-то влезал в нашу систему – это только кажется, что чем больше «нянек», тем «глазастей» дети. На деле же тем, где работало двое и больше человек на одном отряде, «демократией» и не пахло, а если и была, то сводилась к переделу сфер влияния. Редко подбиралась воспитательская пара, в которой оба воспитателя работали бы на общую концепцию. Дети же этот «плюрализм» тонко чувствовали и беспардонно играли на противоречиях этой структуры, даже шантажируя своих педагогов:

«А она (другая) добрая, и мы её больше любим»…

Иногда воспитатели этим пользовались сознательно: если один требовательный, то другой – добренький. У Татьяны Степановны был тоже «свой метод» – он сводился к тайным посиделкам в закрытых комнатах, именно так вырабатывалась реальная стратегия и тактика тоже. Они дружили с Валей, моей предшественницей, да и теперь частенько перезванивались, ходили друг к другу в гости, короче, были нормальными «заединщицами». Суть их «метода» была в следующем: выделить небольшую группу переростков – самых наглых и циничных, приручить их, прикармливая и позволяя всякие вольности, и уже их руками «руководить» остальными детьми. По такому же принципу работала и воскресная группа. Конечно, нелегко справиться со столько пёстрой компанией – по пяти-семи человек от каждого отряда.

Валя работала ещё круче. Она брала под своё крылышко самых слабых, превращала их в отрядных сексотов. Всё это пришлось изживать, выжигать калёным железом, а дурное – весьма живучая субстанция. Но труднее было всё-таки отбиваться от жаждущих «творить благотворительность». И невозможно порой было объяснить взрослым людям, что нашим детям не подачки нужны от богатых шефов, а чувство собственного достоинства, умение самостоятельно пробивать себе дорогу в этой жизни. Благотворительность в той форме, в которой она практиковалась в нашем детдоме, развращала и воспитанников и взрослых. Отучить детей паразитировать на своём прошлом, вот что надо было делать, но это нелегко.

А как удобно: «Я детдомовец – дайте мне! Вы должны!»

Надо сказать, что среди шефов было достаточно людей умных, тонких и проницательных. Однако переломить эту тенденцию так и не удалось. Сколько я ни обивала пороги различных инстанций с просьбой помочь нам организовать своё небольшое летнее хозяйство, чтобы дети могли активно отдыхать и что-то полезное, хотя бы для себя, делать.

Дошла до редакции журнала «Человек и закон». Меня долго посылали – из одной комнаты в другую, наконец, нашла того, кто занимался детскими домами. Разговор получился короткий и предельно конкретный: «Это сырьё второго сорта, народец с гнильцой. Поймите это и не ломитесь в открытую дверь… И не морочьте детям голову всяким там светлым будущим. Их будущее может быть только серо– полосатым».

Этот циничный разговор меня просто взбесил. Словно меня лично помоями облили! Я стараюсь, из кожи лезу вон, чтобы вытащить этих детей из той социальной ямы, в которую их спихнула судьба (часто – в образе родителей), и всё это напрасно? Гордость, стойкость, совестливость – ничего этого нашим детям не надо?!

Они – быдло… Будущий контингент ЛТП и колоний!?

Чушь всё это!

Я до того в тот вечер разозлилась, что совершила ужасную глупость – устроила первый и весьма дикий скандал в отряде. Прихожу из редакции, вижу: Бельчиков, растянувшись на моём столе, «отдыхает» после обеда. Беев, сидя рядом, чешет ему пятки… Увидали меня, как ужаленные, выскочили вон. А я, под впечатлением визита в редакцию, набросилась на них как бешеная:

– Вы кем хотите стать в этой жизни?

Никто даже не пытался отшучиваться в своей обычной манере – дети были смущены моим натиском.

– Роботами? Тупыми скотами? У которых одна забота – набить брюхо и почесать пятки?

Ну и далее в том же духе.

Дети ничего не могли понять, а я – не могла объяснить им кратко и доходчиво, почему надо хорошо учиться, работать над собой и расти в день по сантиметру, особенно в духовном плане. Когда я, наконец, выдохлась, и спокойно сидела за столом, что-то записывая в отрядный журнал, ко мне подошла Кира и тихо спросила:

– У вас что, неприятности? Дочечки не болеют? А то я вмиг слетаю, если что надо.

Я ничего не сказала, потому что уже начинала понимать, что самый главный враг этих детей – они сами, их предельная беспечность в отношении своего будущего. А оно, это самое будущее, уже нетерпеливо стучалось в дверь, оно уже виделось мне – мрачным и весьма безрадостным. Если, конечно, они вовремя не осознают опасность…

Вечером дети вели себя вполне смирно, всё ещё под впечатлением истерики, которую я закатила в отрядной. Со страхом и недоумением смотрели они на меня, но кое-кто – и с насмешкой (сломалась-таки!).

За полночь сидели с Норой на диване в коридоре четвёртого этажа. Она выслушала мои жалобы и сказала грустно:

– К сожалению, это так. Нет у детдомовских детей другого пути. Просто это ещё не все понимают. Всюду одно и то же. Куда ни пойди, всюду только руками разводят и говорят: «Надо ждать». А чего ждать? И вот недавно мне наш работник (так она называла мужа каселянши) открыл глаза на этот феномен. Оказывается, не «надо ждать», а «надо ж дать»!

– Это отвратительно, – сказала я.

– Что отвратительно? Ждать или давать?

– Это дикий пережиток.

– Это так, конечно. Но это, увы, – нарождающийся стиль азиатской жизни. Отныне ведь вся провинция в гости к нам, они-то и несут эти уродлиывае нравы в столицу.

– У меня о провинции другое представление. Я знаю много хороших людей именно там, в глубинке, – опять завелась я.

– Так вот именно они и останутся навеки в глубинке. А массы таких, как наша пионэрвожатая, с ненавистью к Москве, нашей культурной столице, прут сюда девятым валом и гонят соответствующую волну. Они с лёгким сердцем воруют, дают взятки, проституируют всеми способоми, короче, устраиваются как могут. Они-то и откат придумали.

– Не знаю, о чём вы, – растерянно сказала я.

– Откат? Ох, вы меня удивляете. Лагерная терминология. Но сейчас она потихоньку внедряется в общественнное сознание повсеместно.

Меня это замечание потрясло не меньше, чем слова редактора из «Государства и права». Но я на этот раз промолчала – Нора зря болтать не станет.

.. Вот тогда мы и решили, всем законам назло, делать то, что задумали. Пусть хоть тысячи приказов спускают, но я буду делать всё, чтобы не позволять изуродовать этих детей. «Тупой рабсилой» и клиентами ЛТП они не станут. Я их смогу защитить.