Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

– Но это же правда, – сказала я. – И об этом сообщаем не для рекламы спиртных напитков, а в осуждение этого явления. Что ж здесь плохого?

– А вы не стесняетесь таких деяний со стороны вверенных вам детей? – гневно спросила секретарь.

– Они ничего не стесняются, – испустив грустный вздох, произнесла Людмила Семёновна. – Что им честь детского дома? Что им авторитет директора?

– Которому мы, к вашему сведению, решили присвоить, в ознаменование больших заслуг перед Родиной в деле воспитания трудновоспитуемых высокое звание «отличник просвещения».

– Так вы снимите это… позорище? – спросила почти с мольбой Людмила Семёновна.

– Не получится в ближайшее время, – смиренно сказала я.

– Ну почему вы не хотите быть нормальные человеком? – взорвалась моя начальница.

– А в чём моя ненормальность? В том, что я не хочу маскировать наши недостатки? Но так мы от них никогда не избавимся. Правда, сейчас такие случаи происходят всё реже, но всё же они случаются.

– Где дети берут водку? – строго спросила секретарь.

– Когда где. Иногда из дому приносят, иногда угощают бывшие, – сказала я.

– Но это недочёты вашей работы! Именно вашей!

– Ну, конечно, моей. Глупо спорить об этом, – опять легко согласилась я.

– Да, в других отрядах что-то не слышно про выпивку, – поддакнула директор.

– Верно, в первом классе не пьют, – согласилась и на этот раз я, – во всяком случае, делают это крайне редко.

– Так не будем позорить весь детский дом? Вы завтра же… нет, немедленно снимете эту гадость, ведь так? – заискивающим тоном спросила секретарь.

– Нет.

Обе буравили меня взглядами и молчали. Но вот директриса испустила ещё один горестный вздох, и секретарь решительно подошла ко мне вплотную. Глаза её злобно щурились, я непроизвольно отшатнулась.

– Отвечайте по существу, – сказала она тихо. – Или вы будете наказаны.

– Что есть, то есть, скрывать свои недостатки мы не будем, – сказала я тоже тихо. – Медаль мне пока никто давать не собирается, а выговоров уже навалом. Так что одним больше, одним меньше… Какая разница? Я могу идти?

– Нет, не можете, – вышла из-за стола директриса, на её лице блуждала обычная в таких случаях улыбка – попранной добродетели и непонятого подвига подвижничества.

Надетый поверх шуршащего, с глубоким вырезом, платья беленький халатик соблазнительно обтягивал её не худенькую фигуру, на толстой цепочке тускло поблёскивал большой кулон из фальшивого янтаря. Весь вид её говорил, как она страдает. Волна терпеливой сдержанности достигла апогея и уже приблизилась к критическому состоянию, вот-вот прорвёт плотину приличий и тогда… Алые крупные пятна уже играли на её серых, дрябло обвисших щеках.

И вдруг она расплакалась…

– Вот так всегда… Работать некому, а вот очернять, лить грязь на людей… – жалобно всхлипывая, шептала она, сморкаясь в платок и не забывая при этом искоса, взглядом влюблённой коровы поглядывать на секретаря райкома.

Её наклеенные ресницы угрожающе теряли ориентацию, вот-вот совсем отвалятся.

– Ну, будет, будет, – успокаивала её секретарь, легонько поглаживая по халату.

Но директриса продолжала всхлипывать.

– Вот горе, горе-то какое… Вы уж простите нас. Вот го-о-оре…

Она была готова сорваться в истерику – ресницы отвалились…

– Ну, вот что, товарищ… ээ… воспитатель, – с металлом в голосе отчеканила секретарь райкома.

– Ольга Николаевна, – подсказала я на всякий случай.

– Ольга Николаевна, – повторила она, уже не скрывая своей бездонной ненависти к моей персоне. – Чтобы это сняли.

– Извините, это будет висеть. Это решило повесить отрядное собрание.

– Я вам приказываю.

– Это не армия, а я – не ваш подчинённый, – продолжила саботаж я.

– Детский дом, милочка, хуже армии, – сказала укоризненно Людмила Семёновна, демонстративно отправляя под язык таблетку валидола.

– Возможно, я в армии не была.

– Вам плохо? – отодвинув меня в сторону, встревоженно спросила секретарь.

Секретарь суетилась вокруг Людмилы Семёновны, а та кротко молчала.

– Да почему вы позволяете этой садистке так наглеть во вверенном вам заведении! Да она, видно, просто не понимает, кто вы и кто она!

Людмила Семёновна слабо махнула рукой. Жест этот мог быть прочитан так:

«Да что с неё взять?»

Или:

«И не такое терпим…»

– Ну, так как? Вы ещё долго будете писать на стенах? – буднично уже спросила секретарь райкома.

Я, тоже буднично, сказала:

– Мы не будем «писать на стенах» о том, что наши дети пьют, когда этого явления в нашем детском доме не будет. А пока это есть, об этом будут знать все.

Спектакль явно затянулся и начинал действовать на нервы. Так ведь и я могу сорваться, а это и вовсе ни к чему – потешать мадам мне как-то не хотелось.

– Так… – раздумчиво сказала секретарь. – Может, вы ещё и о том, что ваши дети рожают в несовершеннолетии, напишеге? – ехидно спросила директриса.

– Такого пока у нас ещё не было, – сказала я, поворачиваясь к двери. – Но о том, что в детских домах половым воспитанием детей никто не занимается, и это имеет печальные последствия, стоило бы написать какой-нибудь серьёзной газете.

– Может, вы уже написали, да ещё пока размышляете, куда направить? – язвительно спросила секретарь.

– Нет, не написала, а вот на городской учительской конференции обязательно выступлю, – сказала я уже слегка на взводе.

– Если вы туда ещё попадёте, – улыбаясь мягко и вкрадчиво, заметила секретарь райкома.

Людмила Сергеевна перестала плакать.

– Я действительно хотела вас туда рекомендовать, то теперь вижу, что поспешила бы, – сказала Людмила Сергеевна, усаживаясь на своё обычное место. – А вы не только не способны привить детям элементарные навыки гигиены и приличного поведения, но ещё и испытываете патологическую склонность этими недостатками хвастаться.

– Как-то всё это не по-людски, – кивнула в знак полной солидарности секретарь райкома. – Пора бы понять кое-что, не первый день работаете…

– В ваших же интересах побыстрее это сделать, – опять своим фирменным тоном, приторно-ласково и притворно-сочувствующе, сказала директриса, снова хватаясь за флакон.

– Да не надо из неё делать этакую простушку! Это же типичная аферистка, – прервала воспитательную речь директрисы секретарь райкома.

Вонь от дрянного одеколона сделалась невыносимой.

– Да разве можно её обидеть? – совсем уже умирая, прошептала Людмила Сергеевна.

Спектакль продолжался.

– Никто и не собирался её обижать, – пожала плечами секретарь.

– Она не дурочка, что вы! Она всё видит лучше всех! Что там министерство, что там иснтруктор, я, наконец, вы… Теперь я понимаю, зачем она здесь… Она специально сюда пришла, чтобы уничтожить нас, да! Уничтожить! Пустить нас по миру! Ой, горе, горе…