Энтони Бурден - Вокруг света: в поисках совершенной еды

Мои покои состояли из гостиной и спальни. Здесь были книжные полки с причудливой резьбой, диваны с вышитыми подушками, берберские ковры на полу. Наверху, ближе к крыше, не было ни одного окна. Смотрящий с наблюдательного пункта где-нибудь на холмах увидел бы лишь гладкую белую поверхность. Я как раз распаковывал вещи, когда из соседней мечети послышался крик муэдзина, усиленный эхом во внутреннем дворике. Это была самая фантастическая из квартир, в которых я когда-либо жил, притом в здании во много раз старше моей страны.

Хозяин был человеком серьезным, но изредка все-таки проскакивала тщательно скрываемая эксцентричность. Его прежняя жизнь давала себя знать мимолетными вспышками: искра интереса при упоминании какого-нибудь западного фильма, внезапное желание выкурить американскую сигарету. Но, в общем, он был полностью сосредоточен на своем доме, своем стиле жизни, сохранении фесских традиций. Он твердо решил вернуть этому дому былую славу и, если возможно, убедить других жить так, как живет он. Фес в последние десятилетия переживает нашествие сотен тысяч марокканцев, лишившихся крова в деревне из-за засухи и обнищания. Дома переполнены подселенцами. Инфраструктура не выдерживает. Щупальца Сатаны — интернет-кафе, застройщики, закусочные, торгующие фаст-фудом, — тянутся к старому городу. Интеллектуальная элита — политики, мыслители, крупные коммерсанты, которыми когда-то гордился этот город, — разъехалась.

Именно работа, которой наш хозяин занимался в своей мастерской, как ничто другое, доказывала серьезность его намерений и его поглощенность любимой идеей. Ислам запрещает художнику изображать лица, а также животных, растения, исторические сцены, пейзажи. Все, что создал Бог, — табу для художника. Художник может творить, но не выходя за рамки устоявшихся веками традиций. Несмотря на эти ограничения, я увидел в работах Абдельфеттаха, а позже в творениях других мусульманских мастеров, целую вселенную возможностей для самовыражения. Это напомнило мне марокканскую кухню, где выбор блюд небогат, но зато какой простор для тончайших вариаций! Абдельфеттах показал мне, как он работает, я почувствовал, как металлические инструменты нежно касаются белой штукатурки. Я смотрел на снова и снова повторяющиеся орнаменты. Нет, мастер не нарушал запретов, не переходил границ, и тем не менее каждый новый слой обладал своей, удивительной эманацией. «Марокканская штукатурка» требует длительной работы, даже трудно представить себе, насколько длительной. А ее фрагменты рассеяны по всему дому. Иногда Абдельфеттах работает и для других. Он признался, например, что недавно отделывал ванную Мику Джаггеру. Трудность и кропотливость этой работы, непоколебимая уверенность Абдельфеттаха в правильности своего пути, потрясающая самодисциплина заставили меня задуматься о собственной жизни. Почему я не могу быть так твердо уверен в правильности всего, что делаю? Почему мне было никогда не найти дела, которое настолько поглотило бы меня, которое занимало бы меня постоянно, год за годом? Я смотрел на Абдельфеттаха и думал: «Что он такое видит в этих крошечных бороздках, в этих повторяющихся орнаментах?» Я завидовал ему. Конечно, профессиональные занятия кулинарией дают мне право подходить ко всему со своей меркой. У меня есть во что верить, есть чем заниматься. Приготовление пищи — это моя религия, но никогда я не верил так сильно и безоглядно, как он. В моей жизни всегда присутствовала некая небрежность, необязательность. Я жаждал того, что было у него и чего не было у меня. Мне казалось, что, обретя это, я обрел бы мир в душе. Возможно, дело в том, что созданное мною обычно бывает съедено в тот же день, разве что воспоминания остаются. А плоды трудов Абдельфеттаха сохранятся навеки, Я провел вечер за чтением Корана, потрясенный его ужасающей и тем не менее пленительной суровостью. Я пытался представить себе людей, о которых написано на страницах этой книги, их человеческие проблемы, странные, порою жестокие пути их решения.

На следующее утро я проснулся под тремя одеялами. Нагреватель размером с тостер согревал мне левое ухо. Мой гостеприимный хозяин два дня заставлял свою мать, сестру, экономку и служанку готовить еду, чтобы познакомить меня с полным набором классических фесских блюд. Я приехал именно туда, где можно насладиться марокканской кухней вполне. Спросите кого угодно в этой стране, где лучше всего готовят, и вам ответят: в Фесе. Спросите, где в Фесе можно вкуснее всего поесть, и вам ответят: в частном доме. Если вы действительно хотите попробовать то, что едят сами марокканцы, не следует идти за этим в ресторан.

Когда я вышел на кухню к утреннему кофе, мать Абдельфеттаха уже хлопотала, просеивая и перетирая манную крупу руками в красноватых прожилках, какие бывают у пожилых женщин. Она готовила кускус. Сестра хозяина занималась приготовлением варки, тончайшего теста, похожего на гофрированную папиросную бумагу, для пастильи, вкуснейшего пирога с начинкой из голубиного мяса. В кажущемся хаосе переполненной кухни мариновалось голубиное мясо и поджаривался миндаль. Я позавтракал творогом, финиками и печеньем и решил побродить по городу. Идти в одиночку было бы чистым безумием. Я никогда, действительно никогда не нашел бы дороги домой. Для Абдула Фес — не родной город, так что он в качестве гида мне не подходил. Я решил взять с собой друга Абдельфеттаха, назовем его Мохаммед.

Когда в старом городе вы осторожно спускаетесь по крутым ступенькам, сгибаетесь в три погибели, чтобы пробраться по узким коридорам, протискиваетесь в переулках мимо тяжело нагруженных ишаков, подныриваете под бревна, торчащие из стен (Они были так закреплены сотни лет тому назад, чтобы отбить охоту передвигаться по городу верхом), все выглядит так, как всегда пытались, чтобы это выглядело в кино, но тщетно. Стоять здесь нельзя, вы должны все время двигаться, стоит остановиться — и сразу выяснится, что вы кому-то мешаете. Именно в медине [31] Так называется в странах Магриба и Северной Африки старая часть города. , просто оглядевшись по сторонам, вы понимаете вполне, как далеко сейчас находитесь от всего, что вам знакомо.

Сильно пахнет кожами. Кожи, как предписано Мохаммедом, подолгу выдерживают в голубиных экскрементах. Так что если вы хотите знать, почему шляпа, которую привез вам из Марокко в семидесятых ваш старый дружок Джерри Гарсиа, все еще воняет дерьмом, теперь вы это знаете. Ваше обоняние здесь терзает невообразимая смесь запахов: специи, тушеное мясо и овощи, красители тканей, древесина кедра, мята, булькающие кальяны, — и по мере вашего приближения к соуку [32] Так называется рынок в арабских странах. запахи становятся сильнее.