Александр Глазунов - Похищенные инопланетянами

— На сегодня хватит, дочь моя, уже четыре часа утра, пора идти. Эту молитву тебе придется переписать еще трижды левой рукой. Не сейчас, а когда придет время. Ты это сама почувствуешь. Где бы ни была, куда бы ни поехала — бери молитву с собой, трудно станет — читай…

Линда и это запомнила накрепко, тем более, что вскоре знала молитвы наизусть. (Забегая вперед, скажу, что первый раз она переписала молитву через год, второй — когда ей исполнилось 16 лет, третий — в1990 году).

В течение последующих двух ночей Линда также тайком уходила из дома, добиралась до моста, где ее неизменно ожидал священник, а потом сидела в зеркальной комнате и читала старинную книгу. Днем же по-прежнему ходила на реку с мальчишками!

Однажды спускаются они к речке и видят недалеко купающихся вроде бы женщин, а среди них батюшку в своем облачении с большим крестом в руках. Линду так и потянуло к нему, а ребята идти отказались. Когда она приблизилась к стоявшему по колено в воде священнику, между ними — откуда только взялся! — трижды пролетел голубь, потом взмыл вверх и закружил над их головами. Батюшка окунул крест в воду и на голубя брызнул. Попал. Тот отряхнулся, и Линда ощутила на лице и на шее упавшие с него капли воды.

— Вот, дочь моя, и ты по-настоящему окрещенная…

Тогда Линда только удивилась его словам, а вспомнила о них спустя всего лишь несколько дней.

Однажды она поспорила с ребятами, что одна переплывет озеро в полночь. Знала, что на такое никто из них никогда не решился бы. Ведь речь шла о расчищенной части болота, о котором такие страсти рассказывали, что ночью просто оказаться рядом считалось верхом смелости.

Договорились, что Линда прыгнет в воду с дамбы, пересечет озеро вплавь, а ребята будут ждать ее на противоположном берегу. И ровно в полночь, когда на небе сияла огромная Луна, Линда шагнула с дамбы в черную страшную бездну. Вода оказалась теплой, но ее пробирала дрожь, и сердце бешено колотилось. Она, иступлено работая руками и ногами, поплыла к левадам, к чернеющим зарослям камыша. От них до берега было уже совсем близко. Но когда Линда почти добралась до камышей, ее вдруг неумолимо потянуло ко дну. Она отчаянно замахала руками, сопротивляясь той силе, что тащила ее вглубь. Линда хотела уже закричать, но голос пропал. И тогда она почувствовала холодное прикосновение к бокам, и кто-то вынес ее через камыши к берегу — к тому месту, где находились ребята…

Дома она обнаружила на правом и левом боку по яркому красному пятну в виде ладоней и явно чувствовала сквозивший от них холод. Обо всем случившемся Линда рассказала отцу. Он мрачно выслушал ее, потом погладил по голове и, неожиданно заплакав, попросил туда больше не ходить…

ИЗ ПИСЬМА ЛИНДЫ. «Мой отец ведь рода княжеского, после революции его раскулачили. Он был очень умным человеком, знал семь иностранных языков; врач, художник, музыкант, — он лечил людей. Играл на пианино, аккордеоне, сочинял музыку и стихи. Но в его поведении много чего было странного. Отец часто ночами молился на непонятном мне языке, плакал, и еще я замечала, как он нередко сам с собою разговаривал».

Да, отец Линды был довольно загадочной и странной личностью даже для дочери. Таким для нее он и остался. Линда знала о нем и слишком много, и одновременно ничтожно мало. По ее словам, отец был незаконнорожденным сыном одного из великих литовских князей — на окраине Каунаса до некоторого времени стоял их старинный родовой особняк. После раскулачивания отец эмигрировал за границу, жил в Америке, Италии. Во время Великой Отечественной войны оказался в плену. И хотя вроде бы ему повезло — в концлагере он работал врачом, — на деле все вышло иначе. Фашисты знали, как сломать человека самой гуманной профессии, и заставляли его пристреливать ослабевших и больных узников. Откажешься — умрешь сам…

Линда постоянно думала об отце, а если иногда совсем становилось невмоготу и очень хотелось увидеть его, он приходил к ней во сне. Ведь именно благодаря отцу Линда всерьез стала заниматься рисованием, музыкой, писала стихи. Некоторые были опубликованы в газете. После смерти отца рисовать бросила. Зато вскоре узнала, что ее стихотворение «Журавли» стало песней — киевский композитор написал на него музыку. И выбор был сделан — она решила поступать в Киевский театральный институт имени Карпенко Карого. Приехав в Киев, нашла того композитора, рассказала о своей мечте стать актрисой театра и кино, и он согласился ей помочь.

Они поехали в институт вместе, но Линда туда не пошла, а с волнением ждала его на улице. Она даже не поняла, откуда вдруг рядом появилась цыганка. Пристально взглянув на нее своими черными пронзительными глазами, быстро проговорила:

— Ты, красавица, будешь дважды замужем. От первого мужа дочку родишь, но ее потеряешь. От второго — сына, его ты береги. Сама к тридцати годам великим человеком станешь, но в тридцать четыре — умрешь, если…

В этот момент что-то отвлекло Линду, она оглянулась, а когда снова повернулась — цыганки нигде не было. Но о ней Линда забыла уже через час, а на следующий день уехала домой, пораженная странными словами композитора:

— Тебе надо учиться не на актрису, а на врача…

Спустя несколько месяцев цыганка снова неожиданно напомнит Линде о себе — на железнодорожном вокзале в Ленинграде, и снова от чего-то начнет предостерегать ее. Но от чего? Однако сердце Линды забилось учащенно. Она и сама не понимала, зачем согласилась поехать в этот город. Вспомнила, как прибежала к ней мать ее мужа, сунула билет до Ленинграда — мол, езжай рожать к ее родственникам, так будет лучше. Линда сразу и не сообразила, что рожать то ей рано, всего на четвертом месяце беременности. Да как-то сбила с толку, растрогала неожиданная доброта свекрови. А ведь она до сих пор не разрешала сыну расписаться с ней. Так что законным мужем Линда его и назвать не могла. А тут такая забота…

Но делать было нечего, и Линда пошла искать дом, где ей предстояло жить. Нашла уже вечером, позвонила — ее тут ждали. От усталости Линда просто валилась с ног, поэтому на вопросы отвечала вяло. Ей отвели комнату, и она легла спать. Проснулась, как от толчка, мгновенно. Было темно, лишь в приоткрытую дверь пробивалась узкая полоска света. Оттуда Линда услышала приглушенные голоса.

— …Может, лучше поговорить с ней, пусть родит, а уж о ребенке мы позаботимся.

— Если б она умерла от родов, тогда другое дело.

— Не бери грех на душу.

— А я что? Сестра платит, она и в ответе.

О чем идет речь, Линда не поняла. Голоса смолкли, и ее снова охватил сон. Она не знает, сколько времени проспала, когда ее разбудила незнакомая женщина.

— Быстро вставай, тебе надо уходить, — она уже вытаскивала из-под кровати чемодан Линды. — Собирайся, слышишь, а то беда будет, — женщина всхлипнула, размазывая по щекам слезы.