Сергей Крившенко - Плавать по морю необходимо

Есть и еще одна точка пересечения произведений Станюковича и Некрасова. Это наличие мысли народной в обоих произведениях. После долгих скитаний герой романа Каютин приходит к нравственному выводу: соприкосновение с народом, сближение с ним спасительно для души, оно обогащает человека, укрепляет духовные силы. В дневнике Каютина есть такая запись: «В моих странствиях, несчастиях и трудах одна была у меня отрада, без которой, может быть, я не вынес бы своей тяжелой роли. Не знал я русского крестьянина [162] Курсив мой. — С.К. .. . Но необходимость свела меня с ним, скука и общая доля сблизила; познакомился и породнился я с русским крестьянином…среди моря, где равно каждому не раз грозила смерть, в снежных степях, где отогревали мы друг друга рукопашной борьбой, а подчас и дыханием, в сырой и тесной избе, где, голодные и холодные, жались мы друг к другу, шестьдесят дней не видя солнца божьего [163] Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. Л.; М., Т. 9. С. 219. …»

Герой Станюковича породнился с русским крестьянином «среди моря», где «равно каждому не раз грозила смерть». В повести «Вокруг света на „Коршуне“» выведен замечательный образ простого моряка, вчерашнего крестьянина Бастрюкова. Сближаясь с ним, герой повести Володя Ашанин впервые испытал силу породненности с судьбой народной: «И с таким народом, с таким добрым, всепрощающим народом да еще быть жестоким!» И он тут же поклялся всегда беречь и любить матроса… Эта мысль о любви к народу, как «руководящем начале» всей деятельности Ашанина, несомненно, и некрасовская мысль. И не то чтобы Станюкович «перепевал» Некрасова, просто он следовал духу великой русской литературы от Радищева до Пушкина, и от Гоголя до Тургенева и Толстого…

Психологически убедительный показ переживаний юного героя Володи Ашанина, раскрытие «интересных типов моряков» обусловили задачу повести. В русской литературе повесть эта о восемнадцатилетнем мореходе занимает особое, на наш взгляд, явно недооцененное место.

Писатель широко использовал очерки как фактическую основу не только в повести «Вокруг света на „Коршуне“», но и во многих морских рассказах. Отголоски шума Тихого океана есть во многих повестях. То же самое и в отношении писем юного Станюковича из кругосветного плавания. Ничто не прошло бесследно для него как художника. Сотни деталей, эпизодов, штрихов характера были увидены в плавании, в жизни на дальневосточном берегу, за границей. И сначала было отображено в очерках, затем своеобразно вошло в рассказы, повести. И самое главное, что за всеми достопримечательностями он, в отличие от многих писателей-путешественников, в том числе в отличие от Гончарова, необыкновенно зорко всмотрелся в облик главного героя этих путешествий — русского моряка, и открыл нам его душу. И не просто всмотрелся в лицо этого героя, но на окружающий его мир сумел посмотреть глазами этого народного героя. Сумел оценить и полюбить его, дать ему в своих произведениях «право голоса» — многие рассказы у Станюковича имеют монологический характер, причем монологи эти глубоко реалистичны. Несомненно качественное обновление морской прозы у Станюковича, углубление героического и вместе с тем драматического начала, связанного с показом народной жизни. Но заметим, что это отличие отнюдь не означает, что «героические черты характера русских моряков» остались в силу позиции, занятой Гончаровым, «за пределами его повествования». Так утверждается в интересной книге В.П. Вильчинского. Тут исследователь явно не прав, хотя нельзя с ним не согласиться, что автор «Фрегата» недостаточно внимания уделил русским морякам [164] Вильчинский В.П. К.М. Станюкович. С. 246, 248. . Станюкович шел дальше.

Станюкович, по его признанию, подчас «списывал с натуры», переносил виденное на бумагу пером очеркиста. Но и в разных произведениях, преобразованных фантазией художника, эта реальность не теряла своего лица, своей конкретности, своей живости, своей силы.

«Морская тематика дала возможность писателю запечатлеть героические черты русского национального характера и тем самым участвовать в решении одной из важнейших задач искусства», — пишет Вильчинский [165] Там же. С. 145. . И это так. Если Гончаров во «Фрегате „Паллада“» указал на то, что подлинный героизм как бы растворен в толщах народных масс («Имя этим героям — легион»), то Станюкович в своих морских рассказах высветил лицо этого героя, нарисовал его индивидуальный портрет, раскрыл человеческую сущность, личностные качества.

Плавание русских моряков на Дальний Восток, освоение дальневосточных окраин было прогрессивным, гражданственным. И не случайно пафос одобрения героического в действиях русских моряков осветил многие страницы замечательных «дальневосточных» произведений писателей-реалистов — Гончарова и Станюковича.

Его именем названа улица во Владивостоке, упоминают о нем историки, краеведы, поэты слагают стихи… Но вдруг прозвучали уже в наше время вопросы: а был ли такой прапорщик Комаров? А если и был, то чем он таким прославился, чтобы о нем помнили? Вот о нем пишет историк-краевед: «В июле 1860 года на пустынный берег бухты Золотой Рог сошел со своей командой прапорщик Н.В. Комаров. Кроме этого факта, информации о деятельности первого командира поста Владивосток практически нет». На нет, казалось бы, и суда нет: ищите данные! Но тут же следует иное: «Сегодня мы склонны идеализировать прошлое, приписывать исторические поступки тем людям, которые их не совершали». Так произошло с прапорщиком Комаровым. Заголовок этого материала: «Первый командир поста Владивосток», а подзаголовок такой: «А всегда ли он был первым в делах и помыслах своих?»

Это только присказка, а сказка впереди… Тот же автор историк-краевед, но на этот раз не в газетной статье, а в книге иронизирует по тому же поводу: прапорщик Комаров не был первым в делах и помыслах своих. «История Владивостока для большинства его жителей кажется предельно простой: летом 1860 года некий [166] Курсив мой. — С. К. прапорщик со своими солдатами основал на пустынном берегу пост. И к очередному юбилею города появляются дежурные статьи про зимовку русского корвета, его первого жителя-купца и т. д. и т. п.» Наш историк-краевед решил нарушить традицию и написать на этот раз нечто не юбилейное об этом «некоем» Комарове. На полках Центрального государственного архива Военно-Морского Флота автор обнаружил новые документы о прапорщике Комарове: об этом было сказано в статье, но в книге, по сути, умалчивается — сносок нет. Что ж, это хорошо — находка, и она тем более приятна, что даже такой замечательный исследователь дальневосточной истории, как А.И. Алексеев, сетовал, что ему не удалось найти ни одного материала о Комарове, даже расшифровать полностью его имя-отчество.