Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4

Далее мною лично была выдана из моего аванса сумма в 10 тысяч рублей — владыке Варнаве (епископу тобольскому), архимандриту Августину и, в крупной доле выдача из этих денег, игумену Мартемиану, о чем я уже показывал, так как последнему, кроме 3 тысяч на несостоявшуюся поездку с Распутиным, мною было выдано 2 тыс. рублей, в виду указанных в предыдущем показании оснований, и затем еще на покупку вина и другие по поездке расходы. Потом игумену Мартемиану, после возвращения его с А. Н. Хвостовым из обители святого Павла обдорского, я выдал, по приказанию Хвостова 1.500 рублей на покупку иконы для поднесения императрице, наследнику и А. А. Вырубовой, ибо в монастыре, как мне говорил А. Н. Хвостов, дорогих икон не оказалось. Из этого же аванса мною, с разрешения А. Н. Хвостова, было выдано 2 тыс. руб. Б. В. Штюрмеру, при вступлении его в должность председателя совета министров, на предмет поднесения им 1.500 руб. Распутину и на подарок секретарю митрополита И. Осипенко — 500 руб. Со слов Мануйлова мне известно, что Б. В. Штюрмер подарил Осипенко золотой портсигар. Все остальное, что у меня оставалось, около 3 тысяч рублей, пошло на выдачу пособий просительницам Распутина, причем я уже с января 1916 года новых ассигнований не брал на этот предмет, ликвидируя и эту статью расхода.

В общем расходы на Распутина я определяю, как свои так ген. Комиссарова и по охране, не менее 15 тыс. рублей в месяц, но я под рукой не имею данных охранного отделения и моих ордеров, как товарища министра, ген. Комиссарову, кои я давал ему на охранную команду и поездку в Саратов. Показанная после моего ухода сумма, выданная Комиссарову в 25 тыс. рублей, составляет личную выдачу ген. Комиссарову А. Н. Хвостовым на ликвидацию квартиры и агентам филерного отряда в вознаграждение их за молчание о наших свиданиях с Распутиным и т. п.

Лошадь, весь извозчичий приклад и сани ген. Комиссаровым были, по моему совету, сданы в охранное отделение.

Что же касается выдачи 500 рублей исправнику Вуколову, то последний был вызван, как передавал мне Комиссаров лично, А. Н. Хвостовым; об этом исправнике я уже показывал. Выдача могилевскому губернатору Явленскому, хорошему знакомому Б. В. Штюрмера, назначенному А. Н. Хвостовым во внимание к просьбе и указанию Б. В. Штюрмера (это было во время обследования Штюрмером дела Ржевского), пособия, в увеличенном размере, в 5 тысяч рублей, я думаю, должна быть объявлена желанием А. Н. Хвостова оказать этим внимание исключительно Б. В. Штюрмеру, ибо А. Н. Хвостов в ставку, при обычных условиях, назначил бы своего, близкого ему человека. Мне почему-то кажется, что еще были какие-то выдачи из секретного фонда, может быть, по личным моим, как товарища министра, приказам, но не мне, конечно, а по департаменту, но в памяти у меня с ними не связано особых событий. Все же, что указано в данной мне ведомости за мой период с 1 октября 1915 г. относительно выдач из секретного фонда по приказаниям министра внутренних дел, правильно отмечает ход событий и, как комиссия может видеть, отвечает тому, что я ей изложил до рассмотрения предъявленной мне официальной справки.

Я не считаю себя в праве зашифровывать ни одной цифры, хотя мне за некоторые выдачи приходится краснеть; но я в своей жизни в служебных делах привык или молчать, или, если требовался от меня ответ, то говорить только одну правду, как бы горька она ни была. За 24 года службы я один раз нарушил молчание, приподняв в беседе, сказанной даже не для печати, уголок служебной завесы по делу Ржевского, и хотя я, для спасения себя, и мог бы отказаться от нее, с разрешения даже М. М. Гакебуша, но я этого не сделал, и в письме в «Новом Времени» подтвердил ее, за это я был наказан своими единомышленниками, и единственный человек одобрил не беседу, конечно, а мое письмо, это был А. А. Макаров; теперь я во второй раз говорю, отдернув совсем эту завесу, и хотя я тоже буду наказан по суду, но иначе поступить не считаю себя в праве, говоря по совести. Я глубоко признателен комиссии и за то, что она дала мне возможность доказать одно, что для меня и моей семьи имеет важное значение, это то, что, если я совершил неправильные, не на предмет своего прямого назначения расходы, хотя бы и с ведома министра, то я денег казенных не присваивал. Все, что у нас с женою имеется, нажито честно. Я ничего не имел, и жена моя, дочь уважаемого армией профессора тактики, других даже, чем я, политических убеждений, ничего, кроме счастья мне и детям, редко выпадающего людям, в виде приданого не принесла. Только со времени службы на должности директора мы, живя, как и жили до того, сберегли половину того, что я получал, а затем, по оставлении поста товарища министра, к этому сбережению прибавились небольшие остатки от жалованья и 18 тысяч рублей, исходатайствованные к оставлению мне Б. В. Штюрмером, о чем я уже докладывал. Я, зная, что многих смущали выдачи мне А. Н. Хвостовым первых ассигнований, открыто купил в Пятигорске участок с дачей в 720 кв. сажен., за 30 тысяч рублей, выдав 25 тысяч, а 5 тысяч оставив по закладной дачи; затем, когда мне помогли некоторые знакомые лица, приняв меня в свой пай, получить от биржи несколько тысяч, я выкупил закладную, начал ремонт дачи и жалею, конечно, об одном, что позволял себе за последние два месяца некоторые траты не по дому, так как, когда я был арестован, то с тем, что было у меня в бумажнике и осталось у жены, вся наша денежная наличность состояла из 10 тысяч рублей; потом жена получила последнее жалование мое и возврат истраченных мною по комитету в. к. Марии Павловны из собственности на нужды местных организаций во время моих командировок, несколько тысяч руб. (переписка эта шла через прокурора). Вот все, что, кроме высочайших и служебных от сослуживцев подарков, да обстановки, мы и имеем.

Когда я был на службе, то, несмотря на многие обязательства, мною сделанные финансовым представителям, я не воспользовался ни одним из них для простой биржевой операции, так как не считал себя в праве, находясь в составе правительства, играть на бирже; это подтвердят все городские финансисты. Совестью за деньги не торговал; в этом нахожу хотя и слабое, но в настоящее время единственное утешение. Заканчивая показание, я должен добавить, что по исполнительной смете расходов из секретного фонда составлялся ежегодно всеподаннейший доклад в письменной форме, в коем, давая обрисовку событиям политической жизни страны в виде только общих цифровых выводов, а не отдельных фактов и лиц, указывалось, на какую надобность и сколько израсходовано. Государь ставил знак рассмотрения или, оставляя у себя, возвращал потом с своими отметками и резолюциями. После ухода А. А. Макарова, при первых днях управления Н. А. Маклакова министерством внутренних дел, на представлении, за период моего при А. А. Макарове управления департаментом полиции имеется отметка, в связи с бывшим в ту пору недовольствием со стороны государя моей деятельностью по причинам, мною уже отмеченным, такого, кажется, содержания: «много денег тратится, а пользы от этого мало». Все всеподданнейшие доклады передавались затем в копии в 3-е делопроизводство, а подлинные хранились, в особых конвертах у директора департамента полиции. Эти доклады являлись тем контрольным аппаратом, который погашал всю ревизионную отчетность по израсходованию секретного фонда. Такой отчет за 1915 г. был при мне составлен и представлен на высочайшее внимание и утвержден его величеством. Приложение — копия финансовой справки.