Клара Цеткин - Воспоминания о Ленине

После этой прощальной беседы я два раза приезжала в Москву, и моё пребывание, словно чёрной тенью, было омрачено тем, что я не могла ни говорить с Лениным, ни видеть его. Тяжёлый недуг свалил его, такого сильного, такого стойкого. Но вопреки всем зловещим слухам и пророчествам, здоровье его поправлялось. Когда я в конце октября в 1922 году ехала на IV Всемирный конгресс Коминтерна, я знала, что увижу Ленина. Он настолько поправился, что должен был сделать доклад на тему: “Пять лет российской революции и перспективы мировой революции”. Можно ли было придумать лучший юбилейный праздник для русской революции, как-то, что её выздоровевший гениальный вождь будет говорить о ней перед представителями пролетарского авангарда? На другой день после моего приезда ко мне пришёл в радостном возбуждении один товарищ, по-видимому, перешедший по наследству от старого “режима” к новому:

“Вас, товарищ, хочет навестить Владимир Ильич. Это господин Ленин, он скоро будет здесь”.

Это сообщение настолько меня взволновало, что в первое мгновение я совершенно не обратила внимания на комическое “господин Ленин”. Я тотчас же вскочила из-за письменного стола и бросилась к дверям. Владимир Ильич был уже тут, одетый в френч серого цвета, свежий, крепкий, каким он был до своей болезни. Пока я от счастья то смеялась, то плакала, как дитя, Ленин удобно расположился у письменного стола.

Не беспокойтесь, ответил он на мои вопросы по поводу его здоровья. Я чувствую себя вполне хорошо и совершенно крепким, я даже стал “благоразумным”, по крайней мере, по терминологии господ докторов. Я работаю, но щажу себя и строго придерживаюсь предписания врачей. Покорно благодарю, больше не хочу болеть. Это скверная штука, дел очень много, да и Надежда Константиновна с Марией Ильиничной не должны ещё раз иметь все эти заботы и труд по уходу за больным… Мировая история и без меня шагнула вперёд в России и в остальном мире. Наши партийные товарищи работали очень, очень дружно, а это самое главное. Все они были перегружены работой, и я очень рад тому, что смогу их несколько разгрузить.

Затем товарищ Ленин расспросил меня, как всегда, когда мы встречались с ним, самым сердечным образом о моих сыновьях и потребовал под конец, чтобы я ему сделала доклад о положении в Германии и немецкой партии. Я вкратце информировала его, всё время имея в виду, что не должна утомлять его. В его желании мне почувствовалась мысль, восстанавливавшая связь с нашей беседой во время III конгресса Коминтерна. Он стал шутить по поводу моей тогдашней “психологии снисходительности” в деле с Леви.

— Поменьше психологии, побольше политики, — сказал он. Впрочем, в дискуссии по поводу Леви вы показали, что вы это тоже умеете. Строгая критика, которой вы его подвергли, была вполне заслужена. Леви сам ликвидировал себя скорее и основательнее, чем это мог бы сделать злейший его враг. Для нас он теперь не представляет никакой опасности. Для нас он сейчас один из номеров социал-демократической партии ничего больше. И он ничем другим для нас не может стать, даже если ему и суждено играть там некоторую роль. Впрочем, ввиду развала этой партии, это не трудно. Но для близкого соратника и друга Розы и Карла это самый позорный конец, какой можно себе представить. Да, самый позорный. Поэтому-то совершенно нельзя было ожидать, чтобы его уход и предательство могли серьёзно потрясти Коммунистическую партию или повредить ей. Было несколько судорог в маленьких кружках и отпадение отдельных личностей. Партия здорова, в основе своей она здорова. Она находится на верном пути сделаться массовой партией, руководящей революционной массой, партией немецкого пролетариата…

— А как обстоит дело с вашей оппозицией? — спросил Ленин, помолчав немного. Научилась ли она, наконец, вести политику, и именно коммунистическую политику?

Я сделала доклад о положении вещей и закончила его сообщением, что “берлинская оппозиция” имеет в виду поставить перед IV Международным конгрессом задачу пересмотра позиции предыдущего конгресса и отменить её.

“Назад ко II конгрессу!” — вот её лозунг. Ленина забавляла эта “беспримерная наивность”, как он буквально выразился.

— Левые товарищи принимают Коминтерн за какую-то верную Пенелопу! — воскликнул он, весело смеясь. Но ведь наш Интернационал не ткёт днём для того, чтобы распускать свою ткань. Он не может себе позволить роскошь сделать шаг вперёд и сейчас же вслед за этим сделать шаг назад. Разве товарищи не имеют глаз, чтобы видеть, что перед ними разыгрывается? Что изменилось в мировом положении, чтобы завоевание масс перестало быть нашей исключительной задачей? Такие “левые” подобны Бубонам: они ничему не научились и ничего не забыли. Насколько я осведомлён, за “левой” критикой, кроме критики ошибок, допущенных при проведении тактики единого фронта, скрывается желание послать к черту самую тактику единого фронта. Предстоящий съезд Коминтерна должен не отменить, а подтвердить, подчеркнуть и сильно подчеркнуть решение III конгресса как основу деятельности Коминтерна. Эти решения представляют шаг вперёд по сравнению с работой II конгресса. Мы должны на них дальше строить, иначе мы не превратимся в партию масс, в руководящую, революционную, классовую партию пролетариата. Стремимся ли мы к завоеванию власти, к диктатуре рабочих, к революции — да или нет? Если да, то сегодня, как и вчера, нет другого пути кроме того, который намечен III конгрессом.

Затем Ленин выразил своё удовлетворение по поводу верного, хотя ещё медленного процесса оживления хозяйства в Советской России. Он перечислял факты, приводил цифры, которые характеризовали этот процесс.

— Но об этом я буду говорить в своём докладе, — прервал он нить своих рассуждений. — Промежуток времени для посещения друзей, разрешённый мне моими тиранами-врачами, уже миновал. Вы видите, как я дисциплинирован” Однако, тем не менее, я должен вам рассказать ещё кое-что, что вас особенно обрадует. Представьте себе, на днях я получил письмо из глухой деревушки (к сожалению, я забыла трудное название. — К. Ц.). Около сотни детей из приюта пишут мне: “Дорогой дедушка Ленин, мы хотим тебе рассказать, что мы стали очень хорошими. Учимся прилежно. Уже хорошо умеем читать и писать, делаем много хороших вещей. Мы хорошенько моемся каждое утро и моем себе руки, когда идём кушать. Мы хотим доставить удовольствие нашему учителю, — он нас не любит, когда мы грязные” и т. д. Вот видите, милая Клара, мы делаем успехи во всех областях, серьёзные успехи. Мы учимся культуре, мы умываемся и даже каждый день. Посмотрите, у нас даже дети в деревнях участвуют в воссоздании Советской России. И при этих условиях должны ли мы бояться, что победа будет не на нашей стороне? — И тут Ленин рассмеялся, рассмеялся своим прежним весёлым смехом, в котором звучало так много доброты и уверенности в победе.