Владлен Логинов - Неизвестный Ленин

Но зато подошли солдаты Павловского полка, большой отряд сестрорецких рабочих со знаменем, на котором было начертано только одно слово — «Революция!». Стрельба из Зимнего все еще продолжалась. «"Не предложить ли им сдаться?" — спрашивает Чудновский, приведший часть павловцев… Я соглашаюсь», — рассказывает Антонов-Овсеенко.

Возвратившись, Григорий привел с собой группу юнкеров. Они «тут же на панели складывают винтовки и под конвоем уходят по Миллионной. Чудновский хотел им оставить оружие, но я не согласился. Остальные юнкера упорствовали еще час. По узкой извилистой лестнице атаковать их было трудно. Несколько раз они отражали натиск осаждавшей толпы. Но и эти дрогнули, прислали сказать, что сопротивление прекращают. Вдвоем с Чудновским мы поднялись в палаты дворца. Повсюду разбросаны остатки баррикад, матрацы, обоймы, оружие, обгрызки. Разношерстная толпа хлынула за нами. Расплываясь по всем этажам, юнкера сдавались». По информации ВРК 50 человек было ранено и 6 солдат Павловского полка убито. 54

А вот описание событий из другой точки — рассказ Джона Рида, который и на сей раз оказался в нужном месте и в нужный час: «Стрельба прекратилась… Кто-то крикнул: "Юнкера послали сказать, что они ждут, чтобы мы пошли и выгнали их!" Послышались слова команды, и в глубоком мраке мы рассмотрели темную массу, двигавшуюся вперед в молчании, нарушаемом только топотом ног и стуком оружия. Мы присоединились к первым рядам.

Подобно черной реке, заливающей всю улицу, без песен и криков прокатились мы под красной аркой… Выйдя на площадь, мы побежали, низко нагибаясь и прижимаясь друг к другу. Так бежали мы, пока внезапно не наткнулись на пьедестал Александровской колонны…

Простояв здесь несколько минут, отряд, насчитывавший несколько сот человек, ободрился и вдруг без всякого приказания снова кинулся вперед… Передовые двести — триста человек были все красногвардейцы. Солдат среди них попадалось очень мало. Мы вскарабкались на баррикады… Под нашими ногами оказались груды винтовок, брошенных юнкерами. Двери подъездов по обе стороны главных ворот были распахнуты настежь… Увлеченные бурной человеческой волной, мы вбежали во дворец через правый подъезд, выходивший в огромную и пустую сводчатую комнату…» 55

Так что взаимодействие атакующих с разных сторон и изнутри дворца, хотя и достаточно хаотичное, не выглядело так, как позднее это изображалось в кино. Но оно действительно имело место. А как назвать результат: «Взятие Зимнего дворца» или «Штурм Зимнего» — это уже спор о словах, которые при избыточной политизации вообще теряют смысл. Отряд моряков, рабочих и солдат, который вели Антонов-Овсеенко и Чудновский, устремился в глубь дворца в поисках Временного правительства. Сопротивления юнкера уже не оказывали. Вдруг навстречу им выскочил Пальчинский: «Мы только что сносились с вашими и пришли к соглашению. Сюда идет делегация с Прокоповичем. Вы, господа, не в курсе дела».

Пальчинский, видимо, был уверен, что после того, как ВРК послал своих представителей в «посредническую группу» Городской думы, какой-то договоренности о «предупреждении кровопролития» достигли. О том, что гласные думы во главе с Прокоповичем пошли к Зимнему, членов Временного правительства оповестили по телефону. Но о том, чем кончился этот «поход», Пальчинский либо не знал, либо хитрил, выигрывая время.

Его арестовали и двинулись дальше. Юнкера сдавали оружие. «Но вот в обширном зале у ворот какой-то комнаты — их недвижимый ряд с ружьями наизготовку. Осаждавшие замялись. Мы с Чудновским, — рассказывает Антонов-Овсеенко, — подошли к этой горсти юнцов… Они как бы окаменели, и стоило трудов вырвать винтовки из их рук. "Здесь Временное правительство?" — "Здесь, здесь, — заюлил какой-то юнкер, — я ваш", шепнул он мне. Вот оно — правительство временщиков, пытавшееся удержать неудержимое, спасти осужденное самой жизнью… Все тринадцать… застыли они за столом, сливаясь в одно трепетное, бледное пятно» 56.

А вот взгляд из другой точки: «Вдруг возник шум, где-то и сразу стал расти, шириться и приближаться, — это пишет Малянтович. — Из его разнообразных, но слитных в одну волну звуках сразу зазвучало что-то особенное, не похожее на те прежние шумы — что-то окончательное. Стало вдруг сразу ясно, что это идет конец…

Кто лежал или сидел, вскочили и все схватились за пальто… А шум все крепнул, все нарастал и быстро, широкой волной подкатился к нам… Уже у входной двери — резкие взволнованные крики массы голосов, несколько отдельных редких выстрелов, топот ног…» Дверь распахнулась и «в комнату влетел как щепка, вброшенная к нам волной, маленький человечек под напором толпы, которая за ним влилась в комнату…» Это был Антонов-Овсеенко. «Объявляю вам, всем вам, членам Временного правительства, что вы арестованы!» Чудновский стал записывать фамилии присутствующих. 57

В комнату набивалось все больше и больше людей. Толпа волновалась и шумела. Раздались крики: «Чего там! Кончить их! Перестрелять всю шайку! Тут их и повесить!» Антонов-Овсеенко крикнул: «К порядку! Большевики флота! Не допускайте анархии!» и приказал: «Товарищи матросы! Удалите посторонних!»

«Вспоминаю 58бледное аскетическое лицо Антонова, густые, светлые волосы под живописной широкополой шляпой, спокойный, сосредоточенный вид, заставляющий забыть его сугубо гражданскую внешность». Его приказ был исполнен. «Мы вывели штатских из комнаты, — вспоминал военный моряк Н.Точеный, — и окружили стол, за которым сидели министры».

Зазвонил телефон. Кто-то взял трубку. Городской голова Шрейдер спросил: «Хочу знать, что у вас делается?». Грубоватый, незнакомый ему голос ответил: «Я часовой. Ничего у нас тут не делается» 59.

Но когда министров вывели на площадь, дабы препроводить их в Петропавловку, толпа преградила путь. Самосуд мог произойти в любую минуту. «Взявшись за руки, — рассказывает моряк Н.Точеный, — мы образовали вокруг арестованных три живых цепи. Каждого министра держали под руки два матроса». Так вышли на Миллионную. Но тут толпа была еще более агрессивной. Ее оттеснили и повели арестованных на Дворцовую набережную. Но как только вышли на мост, с Каменоостровского выкатила черная легковая машина, с которой открыли стрельбу.

«Ложись!» — крикнул Антонов и все, кроме Коновалова, рухнули на мостовую. В Питере потом долго рассказывали, как Александр Иванович стоял под градом пуль, не склонив гордой головы, среди распростертых тел. Но красногвардеец С.В.Морозов запомнил этот эпизод иначе: «Впереди идущие легли на панель, а задний, высокого роста в черном пальто министр не лег, а только пригнулся. Тогда я толчком приклада заставил его прилечь. Солдат-ратник, с крестом на папахе, лежавший рядом, сказал: "Э, барин, на чистой панели боишься запачкать костюм… Мы на фронте по пояс в грязи сидели…" — "Сволочь", — сквозь зубы процедил министр. — "Сволочь это не я, а ты! Я солдат — слуга и защитник отечества"» 60.